Нет, конечно же, все эти потомки знатных родов Москве были нужны, приютил их Василий не просто так. Вовсе не потому, что в каждый поход они выходили под рукой великого князя со всеми своими холопами, до полусотни у каждого. Набрать воинов умелых можно и куда проще, без этаких хитростей. Однако же каждый царевич, боярин или беглый князь – это оставшиеся у него в Литве или Орде родичи, через которых можно узнавать новости или слухи, через которых можно попытаться влиять на тамошние решения. Каждый знатный человек – это наследные права на те или иные земли, пастбища, уделы. Это дети, за которыми не останется отцовских грехов – но сохранится родословная, а значит – и отношения с дедами, бабками, дядьками и двоюродными братьями. В трудный час все они могут стать хорошим рычагом для воздействия на политику своих соседей…
Однако ныне все они были просто воинами, обычными ратниками, сотниками и полусотниками. Пользы реальной – никакой.
Впрочем, свои, московские, бояре тоже особого восторга у него не вызвали. Плечистый и суровый боярин Гончарин, что нетерпеливо ожидал роспуска думы у дверей, словно к отхожему месту торопился, – храбр, честен, исполнителен. Но еще ни разу сверх приказанного ничего не делал. Сам ничего отродясь не придумывал, о хитростях ратных, вестимо, даже и не догадывался. Боярин Турашин, что еще с отцом великого князя, Дмитрием Донским, в походы ходил, – ныне еле ноги волочит и чуть что за бок хватается. Князь Невзорин без хмельного дня не проводит, князь Нифонт Заозерский, чернявый и тонкобородый, когда ворог к нему в княжество пришел – удрал тут же, даже ножа не обнажив, и теперича просит, чтобы Василий Дмитриевич заместо него удел ему обратно отбивал. Трус и прохвост. Возле Софьи еще все время вертится… Великий князь из-за болезни в последние годы по мужской силе особой прыти-то не проявляет, уж очень больно конечностями шевелить… Жена же по ласкам, вестимо, тоскует. Как бы у Нифонта с Софьей чего не получилось…
От таких мыслей Василий Дмитриевич снова застонал, как от боли, – но жена тут же накрыла его руку своей, словно отдавая мужу свою силу и стойкость.
– Полна палата людей, а опереться не на кого, – тихо пожаловался ей князь. – Дружина-то одна. Коли загубит дурак, трус али неумеха, второй взять неоткуда.
Нет, конечно, были и у Москвы верные слуги и умелые бояре, что честны, отважны и находчивы. Бояре Окатин Лука, Судин Сыч, Перимов Алексей. Да только один на Смоленской дороге порубежье сторожит, дабы успеть литовские земли окраинные прибрать, коли тевтоны Витовта разгромят, другой у Дикого поля заставы укрепляет, третий в Галич отправился – в походе на Пермь союзников подкрепить. Больно ценны умелые воеводы, чтобы их у ноги без дела держать. Вот Василий един, как перст, в трудный час и остался.
И тут внезапно с грохотом распахнулась дверь, в палаты вломился царевич Яндыз, в грязных сапогах и серой от пыли кольчуге, в вороненой мисюрке, у которой с макушки, болтаясь из стороны в сторону, свисала черная волосяная кисточка, опоясанный широким, в полторы ладони, ремнем, на котором висела кривая сабля с изрядной елманью [26] . Вид у него был усталый и сильно помятый, но куда хуже выглядел несчастный, которого он волок за туго связанные в локтях руки. Мужик был окровавлен, бос, в порядком изодранных штанах и рваной рубахе. Лицо покрыто волдырями ожогов, борода опалена почти под корень, на подбородке осталось лишь несколько курчавых спекшихся клочьев.
– Вот! – татарин швырнул запытанного человека на пол перед троном и с размаху пнул ногой: – Говори!
– Семь тысяч… – пуская на половицы кровавую слюну, простонал несчастный. – Ватажник Егорка атаманом… Заозерский…
– Что это, Яндыз? – брезгливо поинтересовалась Софья.
– Как стемнело, с нукерами я из тайного хода у Водовзводной башни вышел, госпожа, – вскинул голову татарин. Карие глаза горели торжеством, однако узкие коричневые губы, обрамленные тонкими усиками, изогнулись в презрительной усмешке: – Дозор урусский выследили, напали да посекли. Трех полонян при том взяли. Двое от расспросов кровью истекли, этот же языком еще ворочает.
– Что сказали?
– Разное сказывают. Одни бают, десять тысяч ратных ныне на Москву пришли, а иные – что семь всего. – Татарин снова пнул пленника сапогом. – Однако же трое все в том сошлись, что ушкуйник у них во главе ратей поставлен. Именем Егор, прозвищем Князь Заозерский.
– Это не тот ли тать безродный, – встрепенулся князь Нифонт, – коего племянница моя Елена на озеро Кубенское привела?
– То возможно, – согласился царевич. – Оттуда ватага ушкуйников в Новгород и пришла, охотников для разбоя на торгу собирать.
– Да, верно, – припомнила княгиня. – Егоркой его девка бесстыжая кликала. Как повенчалась – за князя Заозерского разом сочла! Помнишь, княже, рассказывала я тебе о них? О прошлом годе в Жукотине татары всех пьяными повязали, после того как город они взяли. Да в рабство и продали, победителей несчастных. Иные там и сгинули, ан Егорка этот убег, да еще и Елену бесстыжую с собой прихватил!
– Уроки прежние на пользу им не пошли! – довольно рассмеялся Яндыз. – Они и ныне, что ни вечер, как свиньи дикие напиваются и в грязи хрюкают!
– Шайку новую тати после того собрали и честных людей грабят! – добавил отчего-то радостный Нифонт, переглядываясь с княгиней. – Ты им еще увещевание посылал, княже, дабы покаялись в грехах и гнева твоего не искали.
– Не я, супруга моя, – поправил Василий. – Гонцы же, вернувшись, сказывали, что напугали душегуба изрядно и он из княжества утечь намерен… Эк он, однако, как хитро убежал! С десятью тысячами, да к Москве, стены пороками разбивать!
– С семью, – поправил Яндыз.
– То разбойники, а не воины! – выдвинулся вперед, к трону, князь Нифонт. – Кого еще на торгу новгородском выкрикнуть можно?
– Их всего семь тысяч, великий князь! Они пьяны, беспорядочны и неумелы! – перешагнул через затихшего пленника Яндыз. – Московская дружина разметает их, ровно хворост!
– Десять, – напомнил Василий. – И они умеют сражаться.
– Даже самым ловким разбойникам не сравниться с настоящими воинами, не устоять перед ударом умелой сплоченной дружины! Дозволь мне ударить по ним, Василий Дмитриевич, и уже сегодня я брошу голову Егорки Заозерского к твоим ногам! – звучно стукнул себя кулаком в грудь татарин.
Чертов Чингисид! Он единственный в этих палатах, кто думает не о том, где найти помощи, как и к кому вестников послать. Он хочет сам взять меч и сам разгромить супостата! И, пожалуй, он может это сделать. Храбрость и уверенность воеводы делает рати сильнее вдвое. Вот только, что будет потом? Татарин завоюет победу, добьется уважения дружины. Назначив Яндыза воеводой раз, князь не сможет повернуть назад, царевич останется в этом звании. Татарин будет ходить за победами для Москвы снова и снова. Не вспомнит ли Чингисид о высоте своего рода? Не напомнит ли о том полюбившим воеводу ратникам и боярам? Не заберет ли вслед за дружиной и само Московское княжество?