— Вы вовсе не конченый человек. — Он выждал достаточно долго, чтобы отец успел осмыслить его слова. — Страдания, выпавшие на вашу долю, очень изменили вас. По годам вы далеко не старик. Вы еще можете устроить свою жизнь и заняться делом, которое вам придется по душе.
— Ничто мне не по душе, — буркнул Мэфри. — И, наверное, правильнее всего — прикончить себя. Сегодня, когда я переходил через канал, я долго стоял на мосту… Меня так и тянуло в воду.
— Это было бы великолепной отплатой за все, что я для вас сделал.
Мэфри поднял седую голову и покосился на сына.
— Да, — пробормотал он. — Ты был добр ко мне, ничего не скажешь.
— Можете топиться, если хотите, — резко продолжал Пол. — Это самый легкий путь покончить со всеми трудностями. Но, по-моему, есть более разумный выход. Скоро вы получите изрядную сумму денег. Да, получите, что бы вы там ни говорили. Почему бы вам не купить небольшую ферму?.. Не поселиться на свежем воздухе? Не иметь своего дома, своих кур и цыплят? Вы забудете про ненависть… В деревне здоровье вернется к вам… Вы почувствуете себя моложе душой и телом. — Пол вдруг повысил голос. — Я ведь вытащил вас на волю, правда? Так используйте же как можно лучше те годы, которые я вам подарил.
— Не могу, — глухо отозвался Мэфри.
— Нет, можете! — выкрикнул Пол. — И я помогу вам. Я постараюсь получить место в какой-нибудь школе поблизости. Чтоб быть рядом, если я вам понадоблюсь.
— Нет, ты этого не сделаешь! Неужели правда?
— Конечно.
Мэфри снова бросил на Пола робкий взгляд. Его потрескавшиеся губы дрожали.
— Я очень измучился, — пробормотал он. — Я, пожалуй, пойду лягу.
Сердце у Пола радостно затрепетало, как после большой победы. Он не знал, что вызвало в Мэфри этот переворот. Ведь он даже не смел и надеяться на такое. А сейчас он увидел возможность создать будущее для них обоих. Наконец-то, когда, казалось, все рушилось, Пришла награда! Как он был рад теперь, что решил остаться.
Он в упор посмотрел на отца и, стараясь говорить спокойно, сказал:
— Вам надо выспаться как следует, и вы сразу почувствуете себя лучше.
Мэфри встал.
— В деревне… — пробормотал он, — с цыплятами и коровой… Это было бы неплохо… Вот только смогу ли я?
— Сможете, — твердо сказал Пол.
Минутное колебание.
— Хорошо. — Мэфри говорил каким-то странным хриплым голосом. — Пойду сосну. — Неожиданно он остановился, словно пораженный какой-то мыслью, поднял голову и устремил взор вдаль. И уже совсем другим, мечтательным, теплым, робким голосом сказал: — А помнишь… Пол… как мы с тобой пускали бумажные кораблики в парке Джесмонд-Дин?
Он искоса, стыдливо посмотрел на сына, потер рукой воспаленные, слезящиеся глаза и, волоча ноги, вышел из комнаты.
Пол еще долго сидел в гостиной.
Наконец он мог привести в исполнение свой план, теперь уже очень далекий от идиллии, некогда занимавшей его воображение: домик, увитый розами, на холме, зеленые луга, сельская глушь. На смену сентиментальной юности пришла зрелость, превратившая его в здравого, практичного человека, остерегающегося излишних восторгов. Он должен закончить свое образование — не в Белфасте (об этом нечего и думать), а в каком-нибудь скромном провинциальном университете, быть может, в Дурхеме. Там тоже отличные педагоги, но стоить это будет дешевле. В окрестностях этого городка на севере Англии он, несомненно, сыщет какой-нибудь домик, пусть самый скромный, где оба они смогут жить. При нем будет небольшой участок, отец станет его обрабатывать, и труд снова сделает его человеком. Но сбудется ли это? Пол не знал. Он слышал, что бывали такие случаи: люди, пробывшие на каторге пятнадцать, двадцать, даже тридцать лет, выйдя на свободу, возвращались к нормальной жизни и, смешавшись с толпой других людей, вели спокойное, размеренное существование. Но, конечно, не судебная ошибка привела их на каторгу.
Пол поспешно встал, чтобы не дать возмущению содеянной несправедливостью опять разгореться в своем сердце. Ему хотелось, чтобы ничто не нарушало этого нового ощущения мира и спокойствия, которое пришло на смену гневу. Было еще не поздно, и, прежде чем лечь спать, он решил немного пройтись. Погасив свет и тихонько ступая, чтобы не разбудить Мэфри, он спустился вниз.
День стал длиннее, и на улице свет еще не совсем померк, борясь с подступающей тьмой. Воздух был теплый, прозрачный и тихий. Завороженный красотою этих сумерек, Пол неторопливо вышел из гостиницы.
Он хотел просто подышать воздухом и, хотя долго кружил по городу, нисколько не удивился, когда полчаса спустя обнаружил, что находится неподалеку от хорошо ему знакомой Уэйр-плейс. Напротив дома, где жила Лена, он остановился и, прислонившись к железным поручням, посмотрел с противоположного тротуара вверх, на неосвещенные окна пустующего этажа.
Дни страшной неизвестности остались позади, нервы Пола понемногу успокаивались. Избавившись от своей навязчивой идеи, он теперь в состоянии был оценить все, что сделала для него Лена. Понял, что без ее помощи отец все еще сидел бы в Каменной Степи, а его самого уже не было бы в живых. Он горько раскаивался в своей черствости, в своей жестокой неблагодарности, и неудержимое желание снова увидеть Лену овладело им. Как было бы хорошо, если б она вдруг появилась из темноты, без шляпы, в своем стареньком макинтоше, с задумчивым тонким лицом, такая великодушная и скромная, нимало не заботящаяся о себе, насквозь проникнутая особой северной прелестью, чем-то напоминающей свежесть росы.
И каким же мальчишеством было его отчуждение от нее из-за надругательства, которому она подверглась. Сейчас он мог более или менее спокойно думать об этом грязном, бесчеловечном деянии, тогда как прежде одна мысль о подробностях происшедшего вызывала в нем болезненную бессмысленную ярость. А может быть, из-за того, что ей довелось претерпеть, в нем росла нежность к ней.
Часы на Уэйр-стрит медленно пробили одиннадцать, молодой месяц зашел за облако, а Пол все стоял, глядя на три темных окна, и перед его мысленным взором одна картина сменяла другую. Лены здесь не было, но никогда еще он не видел ее так отчетливо, как сейчас. И в нем крепло предчувствие, что он скоро вновь свидится с нею. Он подавил в себе порыв пойти к миссис Хэнли, которая, конечно, с радостью ему обо всем поведает. Нет, завтра он узнает у Данна ее адрес. Он вдруг понял, что будет, когда он ее найдет, и, словно эта минута уже наступила, ощутил жгучую радость.
Наконец он повернулся и медленно пошел обратно. На главной улице движение уже стихло, магазины были давно закрыты, и только кое-где на перекрестках мальчишки еще выкликали заголовки вечерних газет. В течение вечера до Пола не раз смутно долетали их голоса, но ему так опостылели сенсации, что он не вслушивался в то, что они кричат. Но вдруг взгляд его упал на снимок, которым размахивал под фонарем оборванный мальчишка. Потрясенный, он протянул мальчишке медяк и в неверном свете фонаря поднес к глазам «Хронику». Здесь, в разделе экстренных сообщений, ему сразу бросились в глаза три строки, напечатанные расплывающейся краской. Полиция взломала двери квартиры на Эшоу-террейс и обнаружила там Еноха Освальда. Он повесился на люстре.