— Дженни, ей-богу, ты похожа на королеву! Она уклонилась от его рук и сказала, рисуясь, с милым кокетством:
— Не вздумайте измять мою новую блузку, мистер муж! В последнее время она любила так его называть: Дэвида это ужасно коробило, он всегда останавливал её. Всегда, но не сегодня… сегодня она может повторять это, пока самой не надоест. Обхватив рукой её стройные бедра он повёл её на кухню, где в открытую дверь виднелся такой заманчивый огонь. Но Дженни запротестовала:
— Нет, Дэвид, не сюда. Я не хочу сидеть на кухне.
— Но, Дженни… я привык сидеть на кухне… и там так уютно и тепло.
— Нет, не позволю этого, мистер муж. Ты помнишь наш уговор: не опускаться. Мы будем пользоваться гостиной. Сидеть на кухне — самая простонародная привычка.
Она прошла вперёд, в гостиную, где в камине дымил зелёный огонь, ничего хорошего не обещавший.
— Ты посиди тут, а я принесу чайник.
— Но, Дженни… Какого чёрта…
Она утихомирила его ласковым жестом и выбежала из комнаты. Через пять минут она принесла всё, что нужно для чаепития: сперва поднос, потом высокую никелированную сахарницу (недавнее приобретение), «задёшево» купленную в виду ожидаемых визитов, и, наконец, две японские бумажные салфеточки.
— Не ворчи, мистер муж! — остановила она протест поражённого Дэвида раньше, чем он успел его выразить вслух. Она налила ему чашку не особенно горячего чаю, любезно подала салфетку, пододвинула сахарницу с печеньем. Она была похожа на девочку, играющую с кукольным сервизом. Дэвид, наконец, не выдержал.
— Господи боже мой! — воскликнул он с шутливым отчаянием. — Что всё это значит, Дженни, скажи на милость? Я голоден, чёрт возьми! Я хочу хорошего горячего чаю и яиц, или копчёной рыбы, или парочку пирожков Сюзен «Готовься предстать перед господом».
— Во-первых, не ругайся, Дэвид. Ты знаешь, что я к этому не привыкла, не так я воспитана. И не злись. Подожди и выслушай. Пить из чашечек так красиво! А ко мне скоро начнут приходить гости. Нужно же нам подготовиться. Попробуй эти анисовые лепёшки. Я их купила у Мэрчисона.
Он с усилием подавил своё возмущение и молча удовлетворился «красотой» чаепития из чашечки, сырыми лепёшками от Мэрчисона и плохо выпеченным хлебом из лавки, намазанным вареньем, тоже покупным.
На какую-нибудь долю секунды он невольно подумал об ужине, который бывало ставила перед ним мать, когда он приходил из шахты, где зарабатывал вдвое больше, чем теперь: домашняя булка с хрустящей корочкой, от которой можно было отрезать, сколько хотелось, целый горшок масла, сыр и черничное варенье домашнего приготовления. Ни покупного варенья, ни покупного печенья в доме Марты никогда не бывало. Но это мимолётное видение было вероломством по отношению к Дженни. И эта мысль сразу вернула Дэвида к жене. Он нежно ей улыбнулся.
— Употребляя твоё собственное неподражаемое выражение, ты «девочка первый сорт», Дженни.
— О, в самом деле? Правда? Я вижу, ты исправляешься, мистер муж. Ну, рассказывай, что сегодня было в школе.
— Да ничего особенного, дорогая.
— Всегда один и тот же ответ!
— Ну, если хочешь…
— Да?
— Нет, ничего, дорогая.
Он медленно набивал трубку. Как рассказать ей скучную историю борьбы и обид? Другим он, может быть, и рассказал бы, но Дженни… Ведь Дженни ожидала рассказа о блестящих успехах, о лестных похвалах заведующего, о каком-нибудь поразительном манёвре, благодаря которому Дэвид сразу выдвинулся. Ему не хотелось её огорчать. А лгать он не умел…
Последовало короткое молчание. Затем Дженни беспечно перешла к другой опасной теме.
— Скажи, как ты решил насчёт Артура Барраса?
— Мне совсем не хочется браться за это дело…
— Да что ты, ведь эта такая удача, — возразила Дженни. — Подумать только, что сам мистер Баррас тебя приглашает.
Дэвид сказал отрывисто:
— Я и так слишком много имел дела с Баррасом. Не люблю его. Я отчасти жалею, что тогда написал ему. Мне тяжело думать, что я ему обязан получением места.
— Глупости, Дэвид! Баррас — такой влиятельный человек. По-моему, великолепно, что он тобой интересуется и пригласил тебя в репетиторы к своему сыну.
— А я думаю, что дело тут вовсе не в интересе ко мне. У меня нет времени для таких людей, как он. С его стороны это желание доказать, что он благодетель.
— А кому же он должен это доказывать?
— Себе самому, — отрезал Дэвид сердито.
Дженни решительно не понимала, что хотел сказать её муж. Дело было в том, что Баррас, встретив Дэвида в прошлую субботу на Каупен-стрит, остановил его и с покровительственным видом, с холодным любопытством стал расспрашивать обо всём, а затем предложил приходить в «Холм» три раза в неделю по вечерам, заниматься с Артуром по математике. Артур в математике был слаб и нуждался в репетиторе, чтобы подготовиться к окончательным экзаменам на получение аттестата.
Дженни тряхнула головой.
— Мне думается, ты сам не понимаешь, что говоришь.
С минуту казалось, что она собирается добавить ещё что-то. Но она не сказала ничего и, сердито, рывком собрав посуду, унесла её из комнаты.
Тишина наступила в маленькой комнате с её новой мебелью и камином, в котором горели сырые дрова. Через некоторое время Дэвид встал, разложил на столе книги, помешал кочергой огонь. Он заставил себя выбросить из головы вопрос о Баррасе и сел за работу.
Он не выполнял намеченной себе программы, и это его расстраивало. Как-то не удавалось заниматься столько, сколько он рассчитывал. Преподавание оказалось делом трудным, гораздо труднее, чем он воображал. Он часто приходил домой утомлённым. Вот и сегодня он чувствовал усталость. И как-то неожиданно то одно, то другое отвлекало от занятий. Он стиснул зубы, подпёр голову обеими руками и сосредоточил всё своё внимание на учебнике. Он должен, должен работать ради проклятого звания бакалавра. Это единственный способ добиться цели: обеспечить Дженни и себя.
С полчаса работалось отлично, никто не мешал. Затем тихонько вошла Дженни, уселась на ручке его кресла. Она раскаивалась в своей давешней раздражительности и вкрадчиво приласкалась к нему.
— Дэвид, милый, — обняла она рукой его плечи, — мне совестно, что я такая злющая, право, совестно, но мне было так скучно целый день, и я так ждала вечера, так ждала!
Он улыбнулся и приложился щекой к её круглой маленькой груди, по-прежнему упорно не отрывая глаз от книги.
— Ты вовсе не злющая, и я верю, что тебе было скучно.
Она заискивающе погладила его по затылку.
— Да, правда, мне было очень скучно, Дэвид. Я за весь день не разговаривала ни с одной живой душой, кроме старого Мэрчисона и женщины в магазине, где я приценилась к шёлку… ну, и двух-трёх человек, проходивших мимо нашего дома. Я… я надеялась, что мы с тобой сходим куда-нибудь сегодня вечером и повеселимся.