— Мы могли бы осадить поезд назад и найти другую мёртвую ветку, в обход.
Дело в том, что поезд-призрак мог двигаться только по тем путям, которые в живом мире больше не существовали.
Милос, их главарь в отсутствие Мэри, покачал головой.
— Мы и так потратили массу времени, пытаясь найти путь, который не заканчивался бы тупиком. Каковы шансы, что нам вот так просто удастся найти ещё один?
Он разговаривал на немного выспреннем английском с едва заметным русским акцентом, который Алли когда-то находила очаровательным.
— Почему бы вам просто не махнуть на всё рукой? — издевательски предложила Алли, положение которой позволяло ей подобные выпады. — Ведь ты, Милос, уже должен бы привыкнуть, что за что ни берёшься — вечно садишься в лужу. Ты в этом деле спец.
Тот злобно уставился на неё.
— А может, нам просто пойти напролом, — процедил он, — используя твою физиономию в качестве тарана?
Алли пожала плечами.
— Да пожалуйста, — сказала она, зная, что ничто в Междумире не сможет нанести ей физический ущерб. — Мне бы просто очень хотелось взглянуть на твою собственную физиономию, когда поезд сойдёт с рельсов и провалится под землю.
Милос крякнул с досады, поняв, что она права. В обычном мире если ударить деревянное строение чем-нибудь очень увесистым, то оно рассыплется, и поезд спокойненько проследует сквозь обломки. Но здесь не был обычный мир. Церковь перешла в Междумир, а всё, что оказывается здесь, невозможно разбить — разве что само назначение вещи в том, чтобы быть разбитой. Ничто нельзя уничтожить, если только предмет не был создан специально для уничтожения. Так что действительно — если поезд врежется в церковь, то он попросту сойдёт с рельсов, поскольку память церкви, хранящая здание именно на этом месте, по всей видимости, гораздо сильнее любого поезда, даже несущегося с огромной скоростью.
— Да как она вообще сюда попала, эта церковь? — кипятился Спидо.
Будучи машинистом, он имел одну и только одну цель: поезд должен двигаться! Любое препятствие он воспринимал как личное поражение, что типично для подростка, которому всего тринадцать лет. Милос, перешедший в вечность в шестнадцать, относился к подобным вещам спокойнее. И всё равно, Алли втайне радовалась: каждая возникавшая в их делах проблема, похоже, выставляла Милоса в невыгодном свете. Для того, чтобы быть хорошим руководителем, одной харизмы мало.
— Она попала сюда, — сдержанно объяснил Милос, — потому что её построили и снесли ещё до того, как проложили рельсы.
— Ну и? — буркнул Спидо, которому вечно не хватало терпения ничего осмыслить. — Почему она у нас на пути?
Милос вздохнул. Вместо него ответила Алли:
— Потому, гениальный ты наш, что если в живом мире разрушают две вещи на одном и том же месте, и обе переходят в Междумир, нам приходится иметь дело с обеими.
— А тебя кто спрашивает?! — огрызнулся Спидо.
— Но она права, — признал Милос. — Мэри называет это взаимозатыком.
— Как же. Взаимозаскоком это надо было назвать, — съязвила Алли. — Это у Мэри такой заскок — понапридумать идиотских слов, лишь бы казаться умнее, чем есть на самом деле.
Спидо воззрился на неё с ненавистью.
— Ещё одно слово про мисс Мэри — и переедешь на новое место — внутрь парового котла!
— Ой, засохни, — ответствовала Алли, чем вывела вечно мокрого Спидо из себя ещё больше — по понятной причине. Девушку бесило то, что Мэри, эта самозваная спасительница заблудших детских душ, вознеслась в ранг богини благодаря самому факту своего отсутствия. Что же касается взаимозатыка, то Алли в своих странствиях встречала множество примеров этого явления. Наиболее странным была школа из пятидесятых годов двадцатого столетия, построенная на месте бывшего форта времён Войны за независимость. Школа сгорела и отправилась в вечность, в результате чего получилось дикое смешение кирпича и камня, классных комнат и казарм. В Междумире оба сооружения находились на одном и том же месте, сросшись друг с другом самым причудливым образом.
Всё указывало на то, что здесь им приходится иметь дело с тем же явлением: фундамент церкви и железнодорожная колея срослись друг с другом. Непреодолимый тупик.
Алли, однако, знала кое-что, о чём Милос со Спидо не подозревали, и если она правильно разыграет свою партию, ей, возможно, удастся выговорить себе свободу.
— Я знаю, как нам объехать церковь, — сказала она.
Спидо решил, что она опять измывается над ними, но Милос знал её достаточно хорошо, чтобы понять: Алли никогда не ляпает языком просто так. Он забрался на буфер и втиснулся между паровозом и церковью, оказавшись, таким образом, совсем близко к Алли, настолько близко, что теперь мог даже, пожалуй, ударить её. Но девушка знала — он не станет так поступать. Несмотря ни на что, Милос всё же был джентльменом. По крайней мере, до известных пределов.
— И каковы твои соображения? — спросил он.
— А с какой радости мне ими делиться?
— В нашем положении сотрудничество весьма полезно, да?
Вот! Именно это Алли и надеялась услышать.
— Да она только морочит нам голову! — проворчал Спидо, но Милос не обратил на него внимания и пригнулся к ней поближе, так чтобы Спидо не услышал их разговора. — Я не могу освободить тебя, — прошептал он. — Ты представляешь собой слишком большую угрозу.
— Пусть так, но зачем держать меня привязанной к паровозу?
— Это ради твоей же безопасности, — ответил Милос. — Детишки Мэри жаждут найти козла отпущения. Им очень нужно видеть, что ты наказана. А поскольку мы в Междумире, то, принимая во внимание, что здесь никому нельзя причинить боль, твоё наказание выглядит куда более суровым, чем есть на самом деле. Фактически, — прибавил Милос, — я тебе завидую. Для тебя это путешествие на запад — просто увеселительная поездка по сравнению с моими заботами.
— Есть вещи похуже боли, — возразила Алли, думая о том унижении, которое ей приходилось выносить в качестве галеонной фигуры на паровозе.
— Как насчёт вот этого? — предложил Милос. — Если ты действительно окажешь нам помощь, я переведу тебя в более комфортабельную тюрьму.
— Сначала отвяжи меня, а потом будем разговаривать.
Милос улыбнулся.
— Не дождёшься.
Алли улыбнулась в ответ.
— Попытка не пытка.
Она хорошо знала Милоса: тот был тщеславен и эгоистичен, и его совесть замолкала, когда того требовали его интересы, но и у него был моральный кодекс, если это можно так громко назвать. Он был человеком слова. Вот странно: Алли чувствовала, что по-прежнему может доверять ему — даже после всех его ужасных деяний.
— С этого места я вижу много всего интересного, — сказала она. — Такого, чего никто из вас видеть не может. — Она сделала эффектную паузу и растянула её подольше — пусть потерзаются. Потом добавила: — Когда поезд въехал в эту долину, я кое-что заметила. Примерно милю назад.