— Пригласите третьего помощника «Грозного», господина Рене.
Молодой человек вошел.
Наполеон окинул его взглядом и с удивлением увидел, что тот не одет в мундир.
— Как вам удалось войти в Тюильри в платье обывателя?
— Ваше Величество, — ответил Рене, — я вошел в Тюильри, не думая, что мне предстоит честь встретиться с Вашим Величеством, а потому, что сопровождаю капитана, с которым я рассчитываю провести часть дня. Кроме того, сир, я — лейтенант, одновременно не будучи им. За три дня до сражения капитан Люка назначил меня на эту должность на своем корабле, на котором умер третий помощник; однако мое назначение не было утверждено.
— Я полагал, — ответил Наполеон, — что вы занимали место второго помощника…
— Да, Ваше Величество, на пиратском корабле.
— На борту «Призрака» у Сюркуфа, не так ли?
— Да, Ваше величество.
— Вы участвовали в захвате английского корабля «Штандарт»?
— Да, Ваше Величество.
— И даже проявили большую отвагу?
— Я делал все, что было в моих силах.
— Я знаю о вас из сообщений губернатора острова Франции генерала Декана.
— Я имел честь быть представленным ему.
— Он мне рассказывал об одном путешествии, которое вы предприняли в глубь Индии.
— Я путешествовал по индийской земле на расстоянии пятидесяти лье от побережья.
— И англичане вас оставили в покое?
— Это была та часть территории Индии, которую они не занимают.
— Где же это? Мне казалось, они заняли всю Индию?
— В королевстве Пегу, Ваше Величество, между реками Ситаун и Ирравадди.
— Губернатор уверял меня, что в этой части Индии вы участвовали в весьма опасных охотничьих делах.
— Я встретил нескольких тигров, мне удалось их подстрелить.
— Испытывали ли вы сильные ощущения, когда вам довелось стрелять в этих животных в первый раз?
— В первый раз — да, впоследствии — уже нет.
— Почему так?
— Потому что мне удавалось заставить его опускать взгляд, и с этого момента я понял, что тигр — это животное, над которым человек должен быть властен.
— А перед Нельсоном?
— Перед Нельсоном, Ваше Величество, я на мгновение испытал замешательство.
— Почему?
— Потому что Нельсон был великим военачальником, Ваше Величество, и на какое-то мгновение я подумал о том, что он необходим в качестве противовеса Вашему Величеству.
— Aral Вы не хотели стрелять в человека, которого послало Провидение?
— Нет. Потому что я себе сказал, что если он действительно избранный, Провидение должно беречь его от пуль; впрочем, — продолжал Рене, — я никогда не хвастался тем, что убил Нельсона.
— А если все же…
— Подобными делами не пристало бравировать, — перебил его Рене, — разве что в них можно признаваться; если бы я убил Густава Адольфа или Фридриха Великого, это произошло бы только потому, что их смерть моей стране во благо, но я при этом был бы безутешен.
— А если бы вы оказались в рядах моих врагов, стреляли бы вы в меня?
— Никогда, Ваше Величество!
— Хорошо.
Он знаком показал, что аудиенция закончена, затем опять подозвал Люка:
— Господин капитан, сегодня же я объявляю войну Англии и Пруссии. В войне против Пруссии, у которой лишь один морской порт, вам делать нечего; но в войне против Англии вы будете мне нужны. Вы, в отличие от Вильнева, один из тех людей, которые умеют умирать, и даже, порой, желают умереть.
— Ваше Величество, у Трафальгара я не терял Вильнева из поля своего зрения ни на минуту: ни один из нас не осмелится обвинить его в том, что он недостаточно строго и недостаточно свято исполнял свой долг.
— Да, коль скоро оказался у Трафальгара. Я это знаю, но до сих пор он причинял мне только страдания. Из-за него я сейчас остановился в Вене, вместо того, чтобы быть в Лондоне.
— Не стоит жалеть об этом, Ваше Величество, вы ничего не потеряли от такой смены маршрута.
— Это, безусловно, успех, но вы видите, что, несмотря на то, что я оказался в Вене, все следует начать сначала, раз уж я объявил войну Англии и Пруссии. Но на этот раз, поскольку я не вижу иных способов, я буду бороться с Англией на континенте, побеждая королей, которых она поддерживает. Я еще увижу вас перед тем, как эта война начнется, капитан Люка; вот вам офицерский крест Почетного Легиона, который я попросил бы вас носить и не забывать о том, что он получен из моих рук.
А затем обернулся к Рене:
— Что до вас, господин Рене, оставьте свое имя и фамилию моему адъютанту Дюроку, и, поскольку капитан Люка, кажется, ваш друг, мы постараемся не слишком вас разлучать.
— Ваше Величество, — ответил Рене, приблизившись и поклонившись, — тогда, когда Ваше Величество еще не знало меня, я хотел сохранить себе то имя, которым меня все называют и под которым я был вам представлен, но это значило бы обмануть императора. Лучше навлечь на себя гнев Наполеона, чем обмануть его. Ваше Величество, для всех я Рене, но для Вас меня зовут граф де Сент-Эрмин.
И, не отступив ни на шаг, он склонился перед императором и ждал.
Император мгновение был неподвижен, и брови его нахмурились; его лицо выражало изумление. Затем удивление сменилось суровостью.
— То, что вы признались, — хорошо, но совершенно недостаточно для того, чтобы я вас простил. Возвращайтесь к себе, оставьте свой адрес Дюроку и ждите моих распоряжений, которые будет доводить до вас господин Фуше. Ведь если я не ошибаюсь, именно он один из ваших покровителей.
— Но без того, чтобы я что-то сделал для этого, Ваше Величество. — ответил Сент-Эрмин, поклонившись.
Затем он вышел и стал ждать в экипаже капитана Люка.
— Ваше Величество, — сказал Люка, — я ничего не знаю о причине того интереса, который может иметь Ваше Величество к моему бедному другу Рене, но готов поручиться честью, что это один из самых верных и отважных людей, которых мне довелось знать.
— Черт возьми, я убедился в этом! — ответил Наполеон. — Если бы он не назвал себя, к чему его никто не вынуждал, быть бы ему лейтенантом фрегата.
Оставшись один, Наполеон некоторое время оставался неподвижным и озабоченным; затем, с силой бросив свои смятые перчатки на стол, сказал:
— Мне не везет: это был наверняка тот человек, который мне нужен в море, — прошептал он.
Что же до Рене — или графа Сент-Эрмина, как будет угодно, — лучшее сейчас, что он мог сделать, это подчиниться полученному приказу.
И он сделал это: вернувшись в гостиницу Мирабо, на улицу Ришелье, он стал ждать.