Люка все еще беседовал с Рене, когда в каюту вошел офицер.
— Капитан, — сказал он, обращаясь к Люка, — подан сигнал всем капитанам собраться на флагманском корабле.
— Хорошо, прикажите спустить шлюпку, — ответил Люка.
Шлюпку подали, и она, как и лодки остальных капитанов пяти или шести судов, не приглашенных накануне на военный совет, поплыла к «Бицентавру».
Тем временем Рене показали каюту третьего помощника, в которую его временно поселили. Это было светлое и просторное помещение, куда более удобное для жизни, чем его капитанская каюта на «Нью-Йоркском скороходе». Едва он закончил расставлять два-три дорожных сундука, прихваченных с собой, как на борт вернулся капитан Люка. Рене не дерзнул явиться к нему без приглашения, но после разговора, который произошел между ними, он не сомневался, что капитан удостоит его второй встречи.
Он не ошибся: через пять минут после своего возвращения Люка вызвал его к себе.
Рене почтительно ждал, когда первым заговорит капитан.
— Ну что ж, — сказал ему Люка, — это произойдет завтра или послезавтра. Адмирал так и ответил: «Если ветер позволит выступить завтра, выступим уже завтра». Только что получено предупреждение: Нельсон отпустил шесть своих судов к Гибралтару; еще он пригласил к себе на борт адмирала Гравину и, уединившись с ним на некоторое время, распорядился вызвать капитанов, которые не присутствовали на совете, чтобы приказать им встать под паруса. Вот что означал сигнал, который я получил.
— Будут ли ко мне какие-нибудь особые поручения? — спросил Рене.
— Послушайте, — ответил Люка, — вы не знаете ни моего корабля, ни моих людей. Начните со знакомства с ними и ждите. Вы известны как превосходный стрелок: расположитесь на палубе, на какой-нибудь высокой точке, которую подберете сами, откуда можете обнаружить вражеский корабль, с которым нам придется иметь дело. Валите оттуда столько золотых эполет, сколько будете в состоянии, если дело подойдет к абордажу, испрашивайте разрешения только у собственного духа. Я смотрю на ваш топорик, и он внушает мне зависть. Я поручил принести к вам в каюту мою абордажную саблю. Она слишком велика для меня, — добавил Люка, смеясь своему маленькому росту, — вот вам она будет кстати.
Они поклонились друг другу, и Рене удалился к себе.
В каюте он нашел большую тунисскую саблю дамасской стали с большим согнутым клинком. Это был превосходной закалки клинок, из тех, держа который можно было одним движением рукояти разрубить надвое тонкий индийский платок, подброшенный в воздух.
Но ко времени отплытия обнаружилось, что за два с половиной месяца стояния в Кадисе и у его берегов среди матросов ширилось дезертирство, а испанские команды и вовсе уменьшились на десятую часть.
Еще день прошел в поисках дезертиров на улицах Кадиса, и часть беглецов была возвращена на корабли, однако, большинство их закончили свою войну.
В семь утра 19-го числа отплыли из Кадиса.
Нельсон знал об этом: он с большей частью своего флота уже расположился в шестнадцати лье к северо-западу на тот случай, если Вильневу удастся первым проникнуть в воды пролива и он получит возможность избежать встречи с англичанами, возьмет направление на пролив и попытается перекрыть его для них. Но отплыть из Кадиса было делом непростым. За шесть лет до Вильнева адмирал Брюи уложился в три дня, чтобы покинуть воды Кадиса.
Вскоре штиль и течение мешали движению эскадры: 19-го октября только восьми или девяти кораблям удалось пройти фарватер.
На следующий день, 20-го, поднявшийся легкий юго-восточный бриз несколько облегчил выход эскадры; погода, замечательная и тихая накануне, теперь обещала сильный юго-западный ветер; но несколько часов благоприятного ветра должны были привести эскадру к ветренной стороне мыса Трафальгар, а шторм, который мог застать флот Вильнева здесь, если бы он дул с востока на юго-запад, мог только благоприятствовать его планам.
В десять утра последние французские и испанские корабли были уже далеко от Кадиса. Английский флот расположился в нескольких лье от мыса Спартель, охраняя вход в пролив.
В это время Вильнев, решивший больше не отступать, написал свое последнее донесение адмиралу Декре:
«Вся эскадра под парусами… Ветер зюйд-зюйд-вест; но я думаю, это всего лишь ранний утренний ветер; мне сигналят восемнадцать парусов. Посему очень вероятно, что вести о нас вам донесут жители Кадиса. Я не руководствовался, сударь, ничем другим, как своим стремлением соответствовать в своих дедах намерениям Его Величества и приложить все усилия, на которые я только способен, чтобы рассеять недовольство, которым он проникся после недавних событий настоящей кампании. Если она окажется успешной, я буду страдать от своего неверия в то, что все так и должно было идти и все было предусмотрено и просчитано во имя высшего блага Его Величеством».
За два месяца до событий, до которых мы добрались в своем повествовании, Нельсону казалось, что он раз и навсегда покончил со своей военной карьерой. Он удалился в свою великолепную усадьбу Мертон с леди Гамильтон. Лорд Гамильтон к тому времени умер, и оставалось единственное препятствие на пути к счастливому супружеству: миссис Нисбет, на которой за несколько лет до этого женился Нельсон.
Как мы уже сказали, Нельсон не помышлял о своем возвращении в море: устав от триумфов и сытый славой, сверх меры осыпанный почестями, искалеченный, он предавался наслаждению в одиночестве и тишине.
Полный благих помышлений, он был теперь занят тем, что пересылал из Лондона в Мертон все свои ценности и вещи.
Прекрасная Эмма Лионна никогда еще так не была уверена в будущем, как вдруг словно удар молнии вырвал ее из сладких снов.
2 сентября, то есть через двенадцать дней после возвращения Нельсона, около пяти часов утра в двери постучали. Нельсон, готовивший письмо в Адмиралтейство, встал со своего ложа и пошел открывать утреннему посетителю.
Это был капитан Блэквуд («черное дерево»). Он прибыл из Адмиралтейства с вестью о том, что объединенная французско-испанская эскадра, за которой так долго гнался Нельсон, сейчас блокирована в порту Кадис.
Узнав Блэквуда, Нельсон воскликнул:
— Держу пари, Блэквуд, что вы принесли мне весть об объединенном флоте, и мне приказано его уничтожить.
Это была действительно та новость, которую ему принес Блэквуд, и это был тот разгром, которого от него ждали.
Все прекрасные планы Нельсона мигом испарились; он больше ничего не видел кроме этого крохотного клочка земли или, скорее, моря, где находился объединенный флот, и, сияющий от счастья, он несколько раз повторил Блэквуду с уверенностью, которую внушали ему прошлые победы:
— Не сомневайтесь, Блэквуд, я преподам Вильневу урок, который он запомнит надолго.
Первым его намерением было отправиться в Лондон и подготовить все, что нужно было для этого похода, не говоря ничего Эмме о той новой миссии, которую на него возложили.