И когда эти три тысячи фунтов железа встречали на своем пути корпус корабля, или, другими словами, проходимое препятствие, которое разрывалось с грохотом и треском на куски, еще более смертоносные, нежели само ядро, вместо того, чтобы быть впустую потраченным, как в случае с нашими ядрами, — эта сокрушительная мощь дробила корпус, разбивала орудия, убивая, естественно, все живое на своем пути.
«Этому граду из ядер, — писал в Адмиралтейство Нельсон, — Англия обязана своим полным господством на море и даже обязана своей победой у Абукира пять лет назад».
Что же до линейного боя! то Нельсон уже давно его осуждал и отстаивал другое построение, чем то, к которому мы привыкли.
Он расставлял их двумя колоннами, конфигурация которых напоминала букву "V", с обострявшимся к переду клином, который должен был рассечь линию французских кораблей; свой корабль он располагал на самом острие этого македонского угла [79] : такая крайность позволяла кораблю иметь открытое наблюдение вокруг и вести огонь с обоих бортов, вклиниться в линию врага, а затем отойти. Точно так же действовала и вторая колонна, и прежде чем к расстроенным и блокированным кораблям успевала подходить помощь, их уничтожал огонь противника.
За два дня до сражения адмирал Вильнев на военном совете сказал: «Все усилия наших кораблей должны быть направлены на то, чтобы поспешить на выручку судам, подвергшимся нападению, и следовать за адмиральским кораблем, который будет служить им в этом примером. Каждый из капитанов кораблей должен больше прислушиваться к гласу своей храбрости и славы, чем к сигналам адмирала, корабль которого также увязнет в сражении и, вполне возможно, будет окутан такой дымовой завесой, которая прервет всякую связь.
Каждый капитан, если он не окажется в гуще огня, не будет на своем посту; и сигнал, призывающий его. будет признаком его бесчестия»·.
Вот что говорил Нельсон:
«После того, как я распределю свой флот по двум эскадрам и буду вести два разных сражения: одно — наступательное, которое оставлю для Коллингвуда, и второе — оборонительное, которое я возьму на себя. Вильнев, вероятно, развернет свои силы на протяжении пяти или шести миль; я наброшусь на него и рассеку его флот надвое; таким образом, я оставлю Коллингвуду численное превосходство его кораблей и заботу о сохранении своего преимущества».
Английский флот состоит их сорока кораблей, французско-испанский флот — из сорока шести. Коллингвуд с шестнадцатью кораблями атакует двенадцать кораблей неприятеля; я ограничусь командованием остальными двадцатью четырьмя; и не только ограничусь, но и устремлюсь на центр линии кораблей неприятеля, которые будут окружать свой флагманский корабль; этим движением я отрежу адмирала Вильнева от его флота и воспрепятствую передаче его приказов авангарду.
Как только я дам знать о своем намерении командующему второй нашей колонной, вся полнота командования этой колонной переходит к нему; и ему следует наступать, а затем сохранять свое преимущество до самого конца, пока он не уничтожит неприятельские корабли, отрезанные им. Я же возьму на себя заботу о том, чтобы в его действия не вмешивались другие корабли противника. Что касается капитанов кораблей, которые не смогут получать приказания своего адмирала, то не самое худшее, что они могут сделать, — это сблизиться бортами с кораблями неприятеля».
По завершении представления этой как более простой, так и более изобретательной тактики морского боя каюта советов на «Виктории», собравшая высших офицеров и капитанов, взорвалась общим долгим воплем восторга.
«Это было подобно, — писал Нельсон в Адмиралтейство, — электрическому разряду. Некоторые из офицеров были растроганы до слез; план нападения был одобрен всеми: он казался новым, полным внезапности, доступным для понимания и выполнения, и все до единого, начиная с адмирала и заканчивая самыми младшими офицерами, восклицали: «Враг будет побежден, как только мы вступим с ним в бой».
В противоположность таким речам Нельсона, который заранее видел себя победителем сражения, Вильнев готовился к нему в атмосфере неверия. В этом флоте храбрых и самоотверженных, знающих и удачливых, чувствовался некий дух поражения, о котором не скажешь, в чем он выражается [80] [81] . Воспоминание об Абукире было источником этого страха. Недостаток опыта плаваний у наших офицеров и ведения войны у капитанов, недостаток уверенности среди рядовых воинов, общий недостаток во всем был предметом их бесконечной переписки.
Ветер, благодаря которому корабли Вильнева и Гравины покинули порт, неожиданно ослабел; флот задерживали своим медленным ходом несколько испанских кораблей с необученными командами, которые, попав под порыв ветра, теперь брали рифы. Объединенная эскадра медленно отдалялась от берега.
Нельсон, которого с английских фрегатов предупредили о выступлении нашего флота, уже на всех парусах летел навстречу предстоящему сражению. Но сильные порывы ветра вскоре сменились новым штилем, и наступила ночь, прежде чем два флота успели разглядеть друг друга.
Огни показались с различных точек; пушечные выстрелы, раздававшиеся все чаще и чаще, полетом ядер, падавших все ближе и ближе, подсказывали адмиралу Вильневу, что он тщетно пытался скрыть движение своего флота от неприятеля, и заставляли его выстроить свой флот в более тесные порядки.
На следующий день в семь утра адмирал подал знак к построению кораблей в обычную боевую линию, правым бортом.
Заметив такие передвижения, Нельсон понял, что сражение, которого он так долго ждал, должно случиться в этот же день; он распорядился укрепить всю мебель, находившуюся на борту его корабля, снять со стены галереи портрет леди Гамильтон и перенести его вниз в помещение, более защищенное от вражеского ядра…
Объединенный флот приближался в тесном боевом порядке с решимостью и быстротой, уменьшая на каждую волну расстояние.
В это время в самые высокие паруса кораблей, двигавшихся на длинных волнах морской зыби, подул слабый вест-норд-вест — верный признак неминуемой бури. Английский флот двигался со скоростью лье в час, разделившись, по плану Нельсона, на две колонны.
«Виктория», с Нельсоном на борту, шла во главе первой эскадры; за ней — два 98-пушечных корабля, «Темерэр» и «Нептун», вооруженные мощными бронзовыми таранами, чтобы пробить первую брешь в линии неприятеля. «Конкерант» и «Левиафан», с семьюдесятью четырьмя пушками, — за «Нептуном», а за ними — стопушечная «Британия», над которой возвышался штандарт ее капитана, контр-адмирала графа Нортескского [82] .