VII. ДОБРОДЕТЕЛЬ МАДЕМУАЗЕЛЬ ДЕ СЕНТ-АНДРЕ

Конде остановился лишь у обрывистого берега реки, словно считал, что между ним и мадемуазель де Сент-Андре должно быть не менее пятисот шагов и только тогда он сможет спокойно обладать полученным сокровищем.

Вдобавок, именно там он вспомнил об адмирале и об обещании его подождать; он ждал почти четверть часа, прижимая платок к губам, прикладывая его к груди, словно шестнадцатилетний школьник, влюбившийся первый раз в жизни.

Другое дело, действительно ли он ожидал адмирала или находился там лишь ради того, чтобы подольше смотреть на свет, притягивающий его, словно ночную бабочку с блестящими крылышками, которая летит на огонь и в нем сгорает.

Да, он уже весь горел и пылал, этот бедный принц, и надушенный платок лишь разжигал в нем бушующий пламень.

Он был далек от мысли считать себя побежденным, этот горделивый рыцарь любви, и если бы, спрятавшись за шторами окна, юная девица увидела при лунном свете вторую слезу, слезу радости, горящую на кончике ресницы принца, то, без сомнения, она поняла бы, что этот платок, вместо того чтобы осушать слезы, обладал привилегией их порождать и что слезы сожаления уступили место слезам счастья.

Какое-то время принц предавался раздумьям о любви и страстно целовал подарок, полученный от девушки, но вдруг одно из чувств принца, до того пребывавшее в спячке, без сомнения мстя за пренебрежение им со стороны хозяина, внезапно пробудилось под воздействием неожиданного шороха. Этим чувством был его слух.

Шорох явно исходил из складок платка. Сначала еще можно было бы отнести этот шорох на счет сухих листьев, которые расшевелил осенний ветер; или, быть может, его производили насекомые, плотной массой заползавшие под кору дерева после дневных утех; или, не исключено, столь унылые звуки издавали капли воды, падающие на дно бассейнов из фонтанов.

Нет, этот тихий шорох был похож на тот, что издает в руках шелковое платье.

Так откуда же он доносился?

Само собой разумеется, очаровательный, крохотный батистовый платочек сам по себе и по своей воле не смог бы издавать столь заметного шуршания.

Принц де Конде, удивленный этими звуками, тщательно расправил платок, и тот во всей своей наивности раскрыл ему тайну.

Повинен был в этом шорохе скрученный листочек бумаги, по недосмотру очутившийся в складках платка.

При этом записка не просто была пропитана теми же духами, что и платок, но, возможно, как раз именно платок пропитался духами от записки.

Он попытался большим и указательным пальцами ухватить крошечный листок бумаги так же осторожно, как ребенок старается снять за крылышки бабочку с цветка; но, точно так же как бабочка, улетев, спасается от ребенка, эта записка, подхваченная порывом ветра, улетела от него.

Господин де Конде наблюдал за тем, как эта записка, точно снежинка, летела в ночной мгле, и наконец ринулся вслед за ней с гораздо большим пылом, чем ребенок бежит за бабочкой.

К несчастью, записка упала посреди строительного камня, заготовленного для работ во дворце, а поскольку она была почти того же цвета, что и сложенный песчаник, ее очень трудно было различить между камней.

Принц со страстным упорством принялся ее искать. Видимо, он все более и более утверждался во мнении (влюбленные ведь на самом деле странные люди!), что мадемуазель де Сент-Андре видела его под своими окнами, что она заранее заготовила эту записку, чтобы передать ему, как только представится возможность, и когда возможность представилась, она ее передала!

Эта крохотная записка была, вероятно, объяснением ее поведения, и подаренный платок был средством передать записку по назначению.

Согласитесь, было бы крайним невезением потерять эту записку.

Но г-н де Конде готов был поклясться именем Господним, что записка не потеряна, а надо лишь дождаться утра.

А пока он искал ее, но безрезультатно.

Тут ему пришла в голову идея направиться в караульное помещение Лувра, взять там фонарь и с ним отправиться на поиски.

Все так; но если вдруг за это время по скверному стечению обстоятельств налетит порыв ветра, кто тогда может поручиться, что принц найдет записку там, где ее оставил?

Так принц и стоял, преисполненный горьких раздумий, пока неожиданно не увидел ночной дозор во главе с сержантом, в руках которого был фонарь.

Лучшего в данный момент и нельзя было желать.

Он подозвал сержанта, назвался и в ответ на просьбу тотчас же получил фонарь.

После десятиминутных поисков он издал крик радости: на свое счастье, он отыскал записку!

На этот раз записка не пыталась убежать, и с несказанной радостью принц протянул за ней руку.

Но не успел он взять в руки этот листок бумаги, как чья-то рука легла ему на плечо и хорошо знакомый голос с некоторым удивлением спросил:

— Какого дьявола вы тут делаете, мой дорогой принц? Случайно не человека ищете?

Принц узнал голос адмирала.

Тут он поспешно вернул фонарь сержанту и дал дозорным два или три золотых, что были при нем, — скорее всего, все состояние бедного младшего отпрыска рода в данный момент.

— А! — проговорил он, — я ищу нечто еще более важное для влюбленного, чем человек для философа: ищу письмо от женщины.

— И вы его нашли?

— К счастью, да! Если бы я не проявил упорства сейчас, то, возможно, завтра одна из достойных придворных дам оказалась бы безнадежно скомпрометированной.

— А, дьявол! Вот что значит кавалер, умеющий хранить тайну! А сама записка?..

— Она имеет значение только для меня, мой дорогой адмирал, — заявил молодой принц и засунул в боковой карман камзола записку, которая была у него в руке. — Лучше расскажите мне, пока я вас провожу на улицу Бетизи, что произошло между маршалом де Сент-Андре и королем.

— Клянусь верой! Там произошло нечто весьма странное: в письме содержались предостережения по поводу казни советника Анн Дюбура, назначенной на двадцать второе.

— Ах, вот оно что, мой дорогой адмирал! — засмеялся принц Конде. — Его скорее всего написал какой-нибудь разъяренный человек, вкусивший гугенотской отравы.

— Клянусь Господом, меня одолевает страх, — произнес Колиньи. — Сомневаюсь, чтобы это поправило дела несчастного советника. Как теперь просить его помилования? Король, безусловно, после этого заявит: «Нет, ибо если советник не умрет, решат, что я испугался».

— Ну, хорошо, — промолвил Конде, — поразмыслите над столь серьезным вопросом, мой дорогой адмирал, и я не сомневаюсь, что вы благодаря своей мудрости найдете, конечно, способ уладить это дело.