Когда они подошли к церкви Сен-Жермен-л'Оксеруа, откуда принц, чтобы добраться до своего особняка, должен был перейти Сену через Мельничный мост, в десяти шагах от которого в час ночи раздались оклики ночной стражи, он, сославшись на позднее время и дальность предстоящего пути, распрощался с адмиралом и направился к себе.
Адмирал тоже был слишком погружен в раздумья, чтобы его удерживать.
Таким образом, ничто не препятствовало уходу г-на де Конде, и тот, едва скрывшись из поля зрения сеньора де Шатийона, резко прибавил шаг, прижимая рукой драгоценную записку, лежавшую в кармане камзола, чтобы вновь ее не потерять. Но на этот раз опасность миновала!
Вернувшись домой, он буквально пронесся через пятнадцать или восемнадцать ступенек, что вели в его апартаменты; затем распорядился зажечь восковые свечи и отпустил камердинера, сказав, что его услуги более не понадобятся; заперев дверь, он пододвинул к себе подсвечник и достал записку из кармана. Все это заняло у него не более десяти минут.
Однако в тот миг, когда он разворачивал записку и готовился прочесть это столь очаровательное любовное послание (ибо надушенная записка не могла быть ничем иным), перед глазами его пробежало облачко, а сердце забилось так, что ему пришлось прислониться к камину.
Наконец принц успокоился. Взор его стал ясен, и он смог вглядеться в записку и прочесть начертанные на бумаге строки, еще не ведая, что смысл их весьма далек; от того, на что он рассчитывал в своих сладостных ожиданиях.
А вы, дорогие читатели, чего вы ожидаете от письма, по недосмотру завернутого в носовой платок, который мадемуазель де Сент-Андре бросила своему отчаявшемуся обожателю?
Вы знатоки человеческого сердца, неужели у вас сложилось доброе мнение об этой девушке, которая не любит ни милого пажа, ни прекрасного принца, назначает одному из них свидание, чтобы тот добыл ей удочку, бросает другому платок, чтобы тот утирал им слезы, пролитые из-за нее, и все это в то время, когда она собирается выходить замуж за третьего?
Действительно ли природа создает такие каменные сердца, способные устоять даже перед самым закаленным клинком? Вы в этом сомневаетесь?
Прочтите, что содержится в письме, и ваши сомнения исчезнут.
«Не забудьте, дорогая моя возлюбленная, прийти завтра, в час ночи, в зал Метаморфоз: комната, где мы уединялись вчера ночью, слишком близко от апартаментов обеих королев; наша конфидентка, чья верность Вам известна, проследит за тем, чтобы дверь была открыта!»
Подпись отсутствовала; почерк незнакомый.
— О извращенное создание! — воскликнул принц и ударил по столу кулаком, да так, что письмо упало на пол.
После этого первого взрыва чувств, исходившего из самых глубин сердца, принц на какое-то время ошеломленно замер.
Но вскоре к нему вернулись дар речи и способность двигаться, он несколько раз широким шагом прошелся по комнате, восклицая:
— Значит, адмирал был прав!
И, бросив очередной взгляд на письмо, поднял его и кинул в кресло.
— Выходит, — продолжал он, возбуждаясь все больше и больше, — я был игрушкой в руках не имеющей себе равных кокетки, и та, что играла мною, — всего лишь ребенок пятнадцати лет! Я, принц де Конде, то есть человек, считающийся при дворе лучшим знатоком женских сердец, оказался одурачен коварными проделками маленькой девчонки! Клянусь кровью Христовой! Мне стыдно за самого себя! Меня провели точно школяра, и я провел три месяца жизни — три месяца жизни умного человека — в напрасном самопожертвовании, выбросил их на ветер бессмысленно и бесцельно, бесславно и бесполезно, три месяца я страстно любил распутную мерзавку! Я! Я!
И он поднялся, взбешенный до предела.
— Так вот, — продолжал он, — раз теперь я ее знаю, посмотрим, кто кого перехитрит! Будем вести игру до самого конца. Вам известна моя игра, прелестная девица, ну а теперь мне, в свою очередь, стала известна ваша. И, ручаюсь вам, я узнаю имя этого человека, не сумевшего довольствоваться тихими радостями!
Принц скомкал записку, засунул ее внутрь перчатки, пристегнул шпагу, надел шляпу и уже приготовился выйти, но тут его внезапно остановила какая-то мысль.
Опершись локтями о стену, он обхватил голову руками и на какое-то время глубоко задумался; затем, поразмыслив, снял шляпу, пустив ее лететь по комнате, вновь уселся за стол и вторично прочел письмо, столь резко переменившее его умонастроение.
— Дьявольское отродье! — воскликнул он, кончив чтение. — Обманщица и лицемерка! Одной рукой ты манишь меня к себе, а другой отталкиваешь! Ты используешь против меня, человека честного до глупости, все уловки адского двуличия, а я ничего не вижу, ничего не понимаю; по дурости своей я полагался на ее верность, будучи сам ей верен, и склонялся перед лживой добродетелью, будучи сам добродетелен. Ах, да, я плакал; да, плакал от досады; да, плакал он счастья! Лейтесь же, лейтесь теперь, мои слезы, слезы стыда и ярости! Лейтесь и смойте же пятна, какими покрыла меня столь недостойная любовь! Лейтесь и уносите, как уносит поток опавшие листья, последние иллюзии юности, последние чаяния души!..
И действительно, принц — этот могучий дух, это львиное сердце — разразился рыданиями, точно ребенок.
Затем, когда рыдания прекратились, он перечитал письмо в третий раз, но уже безо всякой горечи.
Слезы унесли с собой не иллюзии юности и чаяния души, — их лишаются лишь те, кто никогда их не имел, — но, напротив, гнев и желчь. Правда, остались презрение и пренебрежение.
— Во всяком случае, — через миг проговорил он, — клянусь, что узнаю имя этого человека: а когда я его узнаю, то не может быть и речи о том, что тот, с кем она, должно быть, смеялась над моей глупой страстью, продолжал жить и издеваться надо мной!.. Но кто же он, — вновь спрашивал себя принц, — кто бы это мог быть?
И он опять перечитал письмо.
— Я знаю почерк почти всех при дворе, начиная от короля и кончая господином де Муши, а этого почерка я не знаю; внимательно вглядевшись, можно понять, что это почерк женщины, писавшей за кого-то еще. «Завтра, в час ночи, в зал Метаморфоз». Подождем до завтра, эту неделю Лувром командует Дандело: он протянет мне руку помощи, а при необходимости это сделает и господин адмирал.
Приняв это решение, принц три или четыре раза прошелся по комнате и кончил тем, что одетым бросился на постель.
Но все эти переживания, испытываемые им, привели его в лихорадочное состояние, не позволившее ему закрыть глаза ни на миг.
Ни разу он не чувствовал себя так накануне битвы, какой бы смертельной она ни представлялась.
К счастью, было еще очень рано: ночная стража, когда принц бросился в постель, прокричала, что наступило три часа ночи.
А на рассвете принц встал и вышел, направившись прямо к адмиралу. Господин де Колиньи поднимался рано, и принц застал его уже на ногах.