Прокурор говорил четыре часа; он произнес сокрушительную речь. Жорж выслушал с величайшим спокойствием, подтверждая свои признания кивком головы; затем, когда речь прокурора была закончена, председатель спросил обвиняемого, желает ли он взять слово.
— Нет, — ответил Жорж. — Замечу лишь, что господин прокурор был весьма красноречив.
Прокурор поклонился.
Председатель объявил, что заседание суда закончено, и Жоржа отвели в тюрьму: приговор должны были объявить в отсутствие обвиняемого и затем оповестить его.
Вернувшись в тюрьму, Жорж попросил бумаги и чернил, чтобы написать завещание. Так как по английским законам решение суда не влечет за собой конфискацию имущества, он мог распорядиться своей частью семейного состояния.
Доктору, который лечил его, он завещал три тысячи фунтов стерлингов. Начальнику тюрьмы — тысячу фунтов стерлингов, каждому из его помощников тысячу пиастров, для "них это было целое состояние.
Саре он оставил золотое кольцо, доставшееся ему от матери. Когда он собирался подписать завещание, вошел секретарь; Жорж встал, держа перо в руке. Секретарь прочитал приговор. Предчувствие Жоржа подтвердилось: он был приговорен к смертной казни.
Когда чтение было окончено, Жорж поклонился и расписался твердым почерком.
Затем направился к зеркалу, чтобы взглянуть на себя: лицо оставалось бледным и спокойным, Жорж был доволен собой и, улыбнувшись, прошептал:
— Ну что ж! Я думал, смертный приговор вызовет у меня более глубокое волнение.
Пришел доктор и, по обыкновению, спросил, как он себя чувствует.
— Очень хорошо, вы чудесно меня лечили, досадно, что вас лишают возможности довести лечение до конца.
Затем Жорж поинтересовался, не изменился ли способ казни после английской оккупации острова. Способ оставался прежним; Жорж был весьма доволен; это была не гнусная виселица Лондона и не мерзкая гильотина Парижа, нет: казнь в Порт-Луи носила живописный и поэтический характер, она не унижала Жоржа. Негр-палач отсекал голову топором. Так были обезглавлены Карл I, Мария Стюарт, Сен-Мар и де Ту .
День прошел для Жоржа, как и все предшествовавшие; он только написал письмо отцу и брату. Потом взял перо, чтобы написать Саре, но внезапная мысль остановила его, он отодвинул бумагу и поник головой.
Он долго сидел в таком положении, и если бы кто-нибудь видел в это время его лицо, сохранявшее обычное для него выражение высокомерия, то едва ли мог заметить, что глаза Жоржа покраснели и слезы появились на длинных черных ресницах.
С того самого дня, когда он пришел к губернатору и отказался жениться на прелестной креолке, он не только больше не встречался с ней, но не слышал о ней ни единого слова.
Однако он не мог поверить, что Сара забыла его.
Наступила ночь. Жорж лег в обычный час и заснул. Утром встал и попросил позвать начальника тюрьмы.
— Мсье, — сказал он, — я хотел бы попросить вас об одной услуге.
— О какой же?
— Я желал бы поговорить с палачом.
— Для этого мне нужно получить разрешение губернатора.
— Пустяки! — сказал Жорж, улыбаясь. — Обратитесь к нему от моего имени. Лорд Маррей — джентльмен, он не откажет в этой милости старому другу.
Начальник вышел, пообещав выполнить просьбу.
Вслед за ним появился священник.
Представления о вере у Жоржа были такие же, как у нас в наше время; отвергая церковный ритуал, он глубиной сердца воспринимал все, что овеяно святостью: мрачный собор, уединенное кладбище, похоронная процессия производили на него глубокое впечатление.
Священник был одним из тех почтенных старцев, которые, не стремясь убедить вас, говорят с вдохновенным убеждением. Он был одним из тех людей, выросших и воспитанных среди величественной природы, которые искали и нашли всевышнего в его творениях; это был человек святой души, один из тех, кто привлекает к себе страждущие сердца для того, чтобы поддержать и утешить их, принимая на себя часть их скорби.
При первых же словах, которыми они обменялись, Жорж и священник подали друг другу руки, это была интимная беседа, а не исповедь молодого человека старику; высокомерный перед сильными мира сего, Жорж предстал смиренным перед слабым существом. Жорж обвинил себя в гордыне; как у сатаны, это был его единственный порок, и порок этот погубил его. Но теперь гордыня придавала ему силы, поддерживала и возвышала его.
На устах молодого человека постоянно было имя Сары" хотя он и стремился забыть ее.
Во время разговора священника с осужденным вошел начальник тюрьмы.
— Человек, которого вы желали видеть, здесь и ждет встречи с вами.
Жорж побледнел, легкая дрожь пробежала по его телу.
Однако он ничем не выдал обуревавших его чувств.
— Просите его войти.
Священник хотел удалиться, но Жорж удержал его.
— Нет, останьтесь, — сказал он, — то, что я хочу сказать этому человеку, можно сказать и при вас.
Быть может, эта гордая душа для поддержания своих сил нуждалась в присутствии свидетеля?
Привели негра, высокого, с осанкой Геркулеса, он был обнажен, только живот был обвязан куском красной материи. Крупные невыразительные глаза выражали крайнюю ограниченность. Он обратился к начальнику, который его привел, а затем к священнику и Жоржу.
— С кем из двух я имею дело? — спросил он.
— С молодым человеком, — ответил начальник и удалился.
— Вы палач? — холодно спросил Жорж.
— Да, — ответил негр.
— Очень хорошо, подойдите сюда, мой друг, и отвечайте мне.
Негр подошел.
— Вы знаете, что должны казнить меня завтра?
— Да, в семь утра.
— Так, значит, в семь утра, благодарю вас. Я справлялся у начальника, но он меня не известил. Дело не в этом.
Священник почувствовал, что теряет сознание.
— Я никогда не видел казни в Порт-Луи, но желаю, чтобы она прошла достойно, потому я послал за вами, чтобы заранее определить, как в театре, ритуал этого зрелища.
Устроим репетицию.
Негр ничего не понял. Жоржу пришлось объяснить ему внятно, чего он хочет.
Тогда негр взял табурет, который должен был заменить плаху, подвел к нему Жоржа, показал расстояние, на каком он должен был стать на колени перед плахой, и научил, как следует наклонить голову, пообещав отсечь ее одним взмахом.
Старик хотел удалиться, он не мог перенести это чудовищное упражнение, при котором оба исполнителя сохраняли полное бесстрастие, один — в силу отсутствия разума, другой — благодаря своему мужеству.
Но ноги священника подкосились, и он упал в кресло.