Я считала, что мы втроем оказались в необычном положении, и надеялась растянуть его подольше; внезапно появилась Блондо; на этот раз она вошла через парадную дверь и сказала с растерянным видом:
— Госпожа, пришел Месье!
Его королевское высочество иногда заходил ко мне в неурочный час, но, казалось, его взгляды на этот счет изменились, и я не ожидала его увидеть, так как он не показывался здесь уже по меньшей мере три недели. Этот внезапный визит нисколько меня не смутил, хотя подобная случайность казалась странной; неторопливо повернувшись к графу де Гишу, я спросила:
— Вы желаете с ним встречаться?
— Нет, конечно, нет; однако я не могу уйти просто так, у меня еще есть что вам сказать.
— В таком случае, пройдите в мою гардеробную комнату, брат мой, и сидите тихо: принц пробудет у меня недолго. Впустите его королевское высочество, — прибавила я, как только Гиш затаился.
Принц был выведен из терпения: я никогда не позволяла ему приходить ко мне так поздно без предварительного предупреждения. Он почти оттолкнул Блондо, когда она доложила о нем, и весьма нелюбезно осведомился:
— Что за человек был здесь, госпожа герцогиня, кого вы спрятали, узнав о моем приходе?
— Сударь, это был мой брат.
— Гиш здесь, в такое время! Что ему было от вас нужно?
— А что нужно от меня вашему королевскому высочеству?
— Черт побери! Во-первых, я хочу поговорить с вами о Мадам, а затем о вас… Он приходил за тем же?
— Именно так.
— А-а! Зачем же он тогда ушел?
— Он опасался показаться бестактным.
— Что за ребячество!.. Госпожа де Валантинуа, я очень доволен Мадам, — продолжал принц, удобно усаживаясь.
— В самом деле, сударь?
— Очень доволен, повторяю, но боюсь, что она мне все испортит.
— Я ничего не понимаю.
— Разумеется. Мадам показала всем, что король для нее не более, чем мой брат; она доставила удовольствие королеве-матери и отчасти явила свое желание мне угодить. Я решил, что все в порядке, но теперь король увивается за ее фрейлинами: вчера за мадемуазель де Понс, сегодня за Лавальер; можно подумать, что Мадам ему их уступила, чтобы его удержать, и я не понимаю, что мне дает эта перемена.
— Что же может сделать Мадам? Разве король не имеет права на все?
— Когда Мадам хочет, она прекрасно знает, как с ним говорить, равно как и со мной; пусть она заявит королю, что не намерена терпеть у себя этот позор и готова выставить всех этих девиц за дверь, после чего ему придется заниматься любовными делами в другом месте. Я поняла, в чем суть дела.
— Месье, — заметила я, — вы не сами до такого додумались.
— Нет, не я, а королева-мать.
— Я так и полагала; это отнюдь не похоже на ваш привычный образ мыслей. Вы не можете желать, чтобы Мадам поссорилась с королем и утратила его доверие одновременно с вашим. Все это — мне жаль вам это говорить, — все это придумано для того, чтобы помешать королю посещать Мадам, чтобы он больше не находил удовольствия в ее обществе и чтобы она стала занимать при дворе такое же положение, как госпожа принцесса, либо какое-нибудь иное такого же уровня. Средства стали другими, но цель осталась прежней. Месье ничего не ответил и поднялся.
— Что вам сказал граф де Гиш? — спросил он.
— То самое, что я сию минуту имела честь повторить вашему королевскому высочеству.
— Госпожа де Валантинуа, можете ли вы поклясться, что Мадам хранит мне верность?
— Если бы я вам в этом поклялась, сударь, вы напрасно бы мне поверили, ибо, знай я обратное, я бы все равно поклялась, что вы не обмануты. Мадам — самая очаровательная, как и самая порядочная принцесса на свете, однако, однако…
— Что однако?..
Я знала, что три человека слушают меня затаив дыхание, с неистово бьющимся сердцем; я умышленно сделала паузу, заставив их ждать моего ответа.
— Однако… сударь, не вы ли являетесь виновником мнимых ошибок Мадам?.. Вы не воздаете ей должное, вы…
— Я все время о ней забочусь.
— Да, мучая ее.
— Разве я виноват, что она мне совсем не нравится?
— В таком случае, разве она виновата, что вы тоже отнюдь ей не по нраву?
— Я считаю ее холодной и властной кокеткой. Я нахожу ее худой, смуглой и во всех отношениях сухой.
— Мадам, возможно, считает вас, простите, сударь, она, возможно, считает вас… самодовольным… жеманным… изнеженным… Возможно, ей не нравится, что мужчина использует столько помады, благовоний и всяческих духов.
— А вы, герцогиня, каким вы меня находите?
— Сударь…
— Я вам вовсе не противен, мне это известно, но раз Мадам относится ко мне так дурно, если верить вашим словам, я был бы счастлив узнать, разделяют ли другие ее мнение; мои друзья отнюдь так не думают — и ваш брат, и прочие; при этом ваш брат отнюдь не льстец.
— Месье знает, насколько я рада тому, что он соблаговолил почтить меня своим вниманием.
Я склонила голову, изображая то, что мой отец называл «парадным поклоном», а на самом деле скрывая свое желание рассмеяться. Принц продолжал нести всякий вздор и в течение получаса говорил глупость за глупостью, нелепость за нелепостью, таким образом давая жене право презирать его не только на словах.
— Словом, герцогиня, — произнес он в качестве вывода, — из всего этого вытекает, что мне не следовало жениться на Мадам и что моя кузина де Монпансье, невзирая на ее возраст, подошла бы мне гораздо лучше. У нее больше богатства, чем у любой другой, и в этом состоит истинное утешение: если у меня много денег, какое мне дело до всего остального?
Слушая этого странного человека, я гадала, для чего он явился ко мне в два часа ночи говорить весь этот вздор, и не смогла удержаться от следующего замечания:
— По-моему, с этим можно было подождать до завтра, сударь, и незачем изображать себя счастливчиком ради такой ерунды.
— Напротив, я хочу, чтобы вас считали моей любовницей, и раз я не в состоянии добиться от вас ничего, кроме видимости любви, мне приходится с этим смириться.
Я не могла не расхохотаться; из-за кроватных занавесок и из гардеробной раздался ответный смех, но принц ничего не услышал.
— Не обижайтесь впредь, сударь, если вас не будут сюда пускать, ибо господину де Валантинуа вряд ли доставят удовольствие ваши ночные визиты, и, возможно, ему хватит твердости не одобрить то, что мое имя послужит вам украшением. Месье пожал плечами.
— Кого волнует мнение господина де Валантинуа? — продолжал он. — Уж, конечно, не вас, ведь интерес, который вы проявляете к вашему любезному кузену Пюигийему, совсем иного рода; по крайней мере не думайте, что я об этом не знаю.