В тот самый миг, когда он произносил эти слова, дверь снова открылась и г-н де Валантинуа явил нашим взорам свою взъерошенную гриву; у него был невыразимо смущенный вид, словно его самого застали врасплох.
Я не в силах описать, какой неудержимый смех вызвало его появление у меня, принца и двух незримых свидетелей этой сцены. Мы потеряли дар речи. Мой дражайший супруг застыл с открытым ртом; он смотрел на нас с изумлением и повторял, не понимая, что он говорит:
— Месье! Месье! Месье у вас в такое время!
— И Мадам тоже, — живо откликнулась принцесса, высовывая голову из-за занавесок, — я надеюсь, что это трогательно.
Настала очередь его королевского высочества остолбенеть при виде еще одной Медузы. Он припомнил свои недавние признания, и лица обоих мужей были одно забавнее другого — это воспоминание до сих пор вызывает у меня смех.
«Ах! — подумала я, разумеется, не произнося это вслух. — Здесь не хватает лишь одного человека — Пюигийема!»
Но, как в хорошей пьесе, он там был. Часто, очень часто он забывал сообщить мне днем об одном из тех неотложных дел, что нам так нравится обсуждать с человеком, к которому мы испытываем полное доверие; поэтому кузен приходил ко мне по ночам через комнату Блондо, и служанка порой удерживала его там, не позволяя ему войти, если этого нельзя было делать. В таких случаях он ждал своего часа в одном из платяных шкафов, очевидно изготовленном в то же время, что и потайная дверь, и столь же надежно скрытом от глаз. В тот вечер Лозену срочно потребовалось мне что-то сказать, и он сидел в своем укрытии, в то время как другие персонажи комедии находились в комнате.
Одновременно с Мадам я вновь обрела присутствие духа и хладнокровие; между тем Месье и г-н де Валантинуа все еще не могли опомниться от удивления. Принцесса первой нарушила молчание; задорно и мило погрозив мужу пальчиком, она с ревнивым, но отнюдь не суровым видом сказала:
— А, сударь, вот вы и попались.
— Ей-Богу, сударыня, по-моему, мы все попались; самое лучшее, что мы можем сделать, — это забыть обо всем и остаться добрыми друзьями; готов поспорить, что господин де Валантинуа тоже так считает.
Однако г-н де Валантинуа считал иначе: он усматривал во всем этом нечто непонятное ему, а будучи недоверчивым по натуре, стремился ужалить в особенности тогда, когда ему не к чему было придраться. Он встрепенулся, как разъяренный петух, и ограничился низким поклоном вместо ответа.
Мадам смеялась, она смеялась как счастливая женщина, желающая, чтобы все кругом были счастливы, но чтобы при этом другие счастливчики проходили мимо, не затрагивая ее благополучия.
— Господин де Валантинуа, — продолжала она, — сегодня вечером герцогиня взяла на себя роль судьи в нашем с Месье споре; она выслушала нас вместе и порознь, чтобы затем нас помирить. Излишне говорить, что во всем виноват опять-таки Месье, и вы рискуете к нему присоединиться, испепеляя мою милую подругу своими пламенными взглядами. Известно ли вам, что это вас отнюдь не красит, и вдобавок вы несправедливы, что еще больше усугубляет вашу вину. Словом, не пора ли вам улыбнуться?
Царедворец одержал верх над ревнивцем: г-н Монако принялся гримасничать, отчего его физиономия не стала красивее; мы сделали вид, что нас это устраивает. Мадам атаковала его вовремя, так же как и Месье. Она сидела на моей кровати, по-прежнему прикрытая занавесками, и находилась почти в тени. Принцесса блистала остроумием и насмешливостью и сразила обоих мужчин наповал. Когда ей надоело наслаждаться своим триумфом, она подумала об отступлении. Прежде чем удалиться, она поцеловала меня в лоб и сказала шепотом:
— Я уведу обоих. Завтра, — продолжала она в полный голос, — мы приступаем к репетициям балета. Вы будете довольны, Месье, будьте покойны, и другие тоже. Господин герцог де Валантинуа, сделайте милость, подождите меня у маленькой двери, я выйду через нее. Ваше королевское высочество тоже меня проводит, не так ли? Дадим отдохнуть нашей судье, она нуждается в отдыхе.
Можно ли было отказаться? Обоим пришлось уйти. Я смотрела им вслед, крикнув на прощание г-нуде Валантинуа:
— До завтра, не так ли? Приходите рано утром к Мадам, я устала и сейчас же лягу спать.
Не успела за ними закрыться дверь, как Гиш выскочил из своего укрытия, будучи вне себя от радости.
— Ах, сестра, сестра! — воскликнул он. — До чего я счастлив и как искусно вы обделываете дела. Считайте меня своим лучшим другом. Завтра — благословенный день! Она любит меня, она меня любит! Я надеюсь, вы в этом не сомневаетесь?
— Поспешите вернуться к себе и затаитесь хорошенько, граф, вы собираетесь затеять очень дерзкую интригу, не погубите себя и нас вместе с вами. Все равно, они были ужасно смешными, эти господа мужья!
Мы снова принялись смеяться, и мне пришлось почти прогнать брата, иначе он продолжал бы и дальше говорить о принцессе. Отослав его прочь, я направилась к проходу за кроватью и наткнулась на руку, шарившую в поисках моей руки, а также услышала нежный и страстный голос, прошептавший из-за потайной двери, оттуда, где только что находилась Мадам, одно слово:
— Наконец! — В этом голосе слышался радостный трепет. — Он был там!
Теперь, когда я вспоминаю об этом и мне все еще кажется, что я слышу голос кузена, я уже никогда его не увижу, он умер для всех. Я тоже скоро умру, я скоро умру, и он меня больше не любит! Всякое счастье не вечно.
На следующий день двор являл собой любопытное зрелище. Я отправилась к Мадам рано утром, и, когда мы вышли на нашу обычную прогулку, принцесса вся сияла от радости. Взгляд ее тотчас же встретился с взглядом моего брата, и на ее щеках заиграл прекраснейший румянец, так что ей пришлось прикрыть лицо веером, и это было замечено окружающими. Мы все ждали, что король подойдет к Лавальер, но, к нашему изумлению, он на нее даже не взглянул. Его величество с чрезвычайной учтивостью и предупредительностью приблизился к своей невестке и оставался возле нее все время, пока мы находились во дворце. Он смеялся, держался непринужденно и казался лишенным всяких забот, как и всякого притворства. Мадам же была раздосадована — она рассчитывала на другое, и весь двор не знал, как отнестись к происходящему.
На прогулке король не покидал нас ни на миг; он не сказал фрейлинам ни слова!
Огорченный Гиш оставался в стороне, а я гадала, к чему ведет вся эта комедия.
— Боже мой, государь, — промолвила Мадам, — вы не отходите от меня, словно я не жена Месье и королева ничего не узнает.
Она говорила тихо, а король отвечал ей в полный голос и с решительным видом:
— Сударыня, я счастлив обрести в лице моей сестры столь совершенную принцессу, которой мой двор в первую очередь обязан своим блеском и добродетель которой столь же ослепительна, как ее ум и красота.
Он сделал ударение на словах «моя сестра» и «добродетель», подчеркивая таким образом свои намерения. Брат собирался впредь проявлять свое расположение к Мадам, чтобы любовник Лавальер мог беспрепятственно встречаться с ней тайком, чтобы гнев обеих королев не перекинулся с принцессы на скромную фрейлину и чтобы в то же время угодить всем недовольным королевскими фаворитками. Расклад был хорош, и следовало продолжать игру, но Амур был рядом и путал карты противников — подобные проделки в его духе.