Оставить Фредерику во власти страстей графа немыслимо, сказать то, что спасло бы ее, также невозможно.
На что решиться?
Как сделать выбор между честью Христианы и невинностью Фредерики, между грехом Фредерики и моим клятвопреступлением?»
Гретхен проблуждала так всю ночь, терзаясь растерянностью и не зная, что предпринять. Рассвет застал ее бодрствующей: она сидела на земле, уткнувшись лбом в колени, с распущенными волосами.
Она пошла к своим козам, выпустила их и повела на склон горы.
Там она пробыла целый день, выбирая по преимуществу места, откуда виден Эбербахский замок, и следя, не подъедет ли туда кто-нибудь и не пошлет ли Фредерика за ней лакея.
Вечером она вернулась домой и на этот раз легла. Ее телу становились уже не по силам треволнения души, оно требовало отдыха.
На следующий день она в замок не пошла.
Она ждала, когда Фредерика сама позовет ее.
Ведь что ей делать в замке до тех пор, пока не приедет граф или Фредерика не получит новых вестей? А Фредерика не преминет опять приступить к ней с расспросами, и уж ей не придется долго ломать голову, чтобы найти именно те вопросы, на которые Гретхен решила не отвечать.
Итак, она ждала.
Однако и Фредерика тоже томилась ожиданием. На следующий день после своего приезда она надеялась, проснувшись, обнаружить в замке Самуила, Юлиуса или, по крайней мере, письмо.
Но не было никого и ничего.
Прошел еще один день и еще — та же история.
Три дня пролетели, не принеся никаких вестей.
Она спрашивала себя, что все это может означать. Почему нет хотя бы письма от г-на Самуила Гельба? А чем объяснить молчание графа фон Эбербаха? Ведь не может быть, чтобы Самуил не объяснил ему, почему она уехала и где находится теперь.
Так почему же ее супруг не подает признаков жизни?
Что граф не примчался во весь опор, чтобы успокоить ее и осыпать благодарностями, это еще понятно: его могли задержать дела, требующие, чтобы он пробыл в городе еще несколько дней; однако никакие дела не могут помешать черкнуть пару строк бедной девушке, всецело посвятившей ему себя и ждущей в тревоге, страхе и неуверенности, как он посмотрит на ее жертву, оценит ли ее преданность.
Не значит ли это, что наперекор тому, что обещал ей г-н Самуил Гельб, граф, вместо того чтобы прийти в восхищение и растаять от благодарности, возмутился и разгневался? И теперь он сердит на Фредерику, что она действовала по своему усмотрению, устроила ему неприятный сюрприз своей не в меру решительной выходкой и в некотором смысле поставила его перед свершившимся фактом, внезапно и насильственно отрывая его от тех забот, которые, как он ей всегда повторял, требуют, чтобы он оставался во Франции?
Может быть, он недоволен ею за то, что, даже не посоветовавшись с ним, она поставила его перед выбором: интересы или жена?
«Ох, чему быть, того не миновать! — говорила себе Фредерика. — Все лучше, чем эта неизвестность. Если и завтра новостей не будет, я вернусь в Париж. Напрасно я послушалась господина Самуила Гельба: он меня подвел. Ведь он обещал приехать или хотя бы написать, как только поговорит с графом. Нет, с графом я сама поговорю. Когда находишься рядом, объясниться проще, чем издалека, а я уже достаточно намучилась из-за одного недоразумения, чтобы допустить второе».
На следующее утро она позвонила — и появилась г-жа Трихтер.
— Опять ничего? — спросила Фредерика.
— Пока ничего.
— Хорошо. Велите, чтобы подавали лошадей. Я возвращаюсь в Париж.
— В Париж! — вскричала г-жа Трихтер.
— Да, в Париж. И ни слова больше. Это дело решенное. Госпожа Трихтер вышла.
Но почти тотчас она снова вбежала в комнату.
— Сударыня! Письмо! — закричала она, появляясь на пороге.
— Ах, наконец! — сказала Фредерика. — Скорее дайте его сюда.
Письмо было от графа фон Эбербаха. Фредерика прочла:
«Моя дорогая дочь,
я начинаю со слов благодарности к тебе…»
Фредерика прервала чтение. В первый раз граф назвал ее на ты. Эта перемена показалась ей странной.
Она продолжала читать:
«…начинаю со слов благодарности к тебе за добрые намерения, которыми был продиктован твой отъезд. Ты чиста и добра, как ангел. Если бы ты знала, моя милая дочь, как я раскаиваюсь в тех притеснениях, что ты вынесла из-за меня. Я никогда тебе не говорил, да и сам до этой минуты не знал, с какой отеческой нежностью я обожаю тебя. Я хотел бы увидеть тебя, чтобы выразить тебе эти чувства лучше, чем делал это до сих пор. Господь в милости своей не даст мне умереть, не повидав тебя.
А между тем мне необходимо оставаться в Париже, мое драгоценное дитя, дабы неусыпно следить заходом дел, весьма касающихся тебя. Не тревожься обо мне. Я чувствую себя неплохо. Повторяю: я задерживаюсь здесь только затем, чтобы устроить твое счастье как можно скорее. Но прости меня за то, что я больше не хочу, чтобы между нами пролегало такое расстояние. Не имея возможности присоединиться к тебе сам, я прошу тебя приехать ко мне.
Только не думай, что твое путешествие было бесполезным. Нет, совсем напротив: оно имело последствия, каких никто из нас не мог бы ожидать.
Чтобы избавить тебя от скучной надобности вторично проделать такой долгий путь в одиночку, я посылаю тебе доверенное лицо, которое прибудет в Эбербах в тот же день, что и это письмо.
Фредерика, я советую тебе принять эту персону так, как ты бы встретила меня самого. Хотя вы незнакомы, ты найдешь в душе этого лица такую любовь к тебе, какой ты и представить не можешь. Ответь на эту привязанность тем же.
И возвращайтесь поскорее, ведь до вашего возвращения минуты мне будут казаться веками.
Твой любящий отец
Юлиус фон Эбербах».
Фредерику поразил исполненный нежности и вместе с тем суровый тон, звучавший в каждой строке этого послания.
Видимо, граф он нее что-то скрывает. Произошло нечто такое, что перевернуло их отношения. Самая суть нежности к ней графа, казалось, совершенно изменилась.
Но кто же мог сделать его таким — и более ласковым, и более серьезным?
И что это за неведомая персона, которая должна приехать за Фредерикой?
К кому прибегнуть, с кем посоветоваться при этом новом повороте судьбы?
Фредерика вспомнила о Гретхен и о том, что обещала известить ее, как только придут вести из Парижа.
И она послала за Гретхен. Та немедленно прибежала.
Чтение графского письма пастушка выслушала, не проронив ни слова.
Когда письмо было дочитано, она застыла в задумчивости, всецело поглощенная своими мыслями.