— Билл! — попытался крикнуть он, но с губ не сорвалось ни звука.
Билл, однако, все равно его услышал. Закрутил педали еще быстрее, как никогда в жизни. Все его внутренности, казалось, поднимались наверх, снявшись с привычных мест. Он почувствовал в горле густой медный вкус крови. Глаза его выпучились, вылезая из глазниц. Челюсть отвисла, он жадно хватал ртом воздух. И безумное, неукротимое веселье охватило его — что-то дикое, свободное, принадлежащее только ему. Жажда победы. Он стоял на педалях, уговаривал их; насиловал.
Сильвер продолжал ускоряться. Он уже почувствовал дорогу, готовился к тому, чтобы взлететь. Билл это ощущал всем своим телом.
Ричи слышал быстрый топот мокасин по щебенке. Он обернулся. Лапа оборотня с оглушающей силой ударила его по голове, и на мгновение Ричи действительно подумал, что у него снесло макушку. Интерес к жизни как-то разом угас, звуки начали затихать. Цвета меркли. Ричи отвернулся от оборотня, отчаянно цепляясь за Билла. Теплая кровь потекла в правый глаз. Глаз защипало.
Лапа опустилась вновь, на этот раз на крыло заднего колеса. Ричи почувствовал, как велосипед закачало, на мгновение он опасно накренился, но все-таки выпрямился. Билл опять прокричал: «Хай-йо, Сильвер, ВПЕРЕ-Е-ЕД!» — но теперь возглас этот донесся до Ричи издалека, словно эхо, которое слышишь перед тем, как оно окончательно умирает.
Закрыв глаза, Ричи держался за Билла и ждал конца.
14
Билл тоже слышал топот ног и понимал, что клоун все не сдается, но не решался оглянуться и посмотреть. Он знал: если клоун их догонит, то сшибет на землю. И, если на то пошло, только это ему и требовалось знать.
«Давай, дружище, — думал он. — Выдай все, на что ты способен. Все-все. Гони, Сильвер! ГОНИ!»
Билл Денбро вновь мчался наперегонки с дьяволом, только на сей раз дьявол предстал в виде отвратительно ухмыляющегося клоуна, чья физиономия потела белым гримом, чьи губы изгибались в плотоядной, красной, вампирской улыбке, чьи глаза сверкали, как серебряные монеты. Клоуна, который по какой-то идиотской причине нацепил форменный пиджак средней школы Дерри поверх своего серебристого костюма с оранжевым жабо и оранжевыми пуговицами-помпонами.
«Гони, дружище, гони… Сильвер, что скажешь?»
Нейболт-стрит расплывалась перед глазами. Сильвер запел победную песнь. Бегущие шаги начали чуть отставать? Билл по-прежнему не решался оглянуться. Ричи вцепился в него мертвой хваткой, мешая вдохнуть полной грудью, и Билл уже хотел сказать Ричи, чтобы тот чуть отпустил его, но он не решался тратить тот воздух, что все-таки проникал в легкие.
А потом впереди, как прекрасная мечта, появился знак «Стоп», установленный перед пересечением Нейболт-стрит с шоссе 2. Автомобили сновали взад-вперед по Уитчем-стрит. Биллу, перепуганному и обессилевшему, это казалось чудом.
Теперь — потому что через секунду-другую ему все равно пришлось бы затормозить (или придумать что-то очень уж затейливое) — Билл рискнул оглянуться.
Увиденное заставило его резко крутануть педали в противоположную сторону. Сильвера занесло, заблокированное заднее колесо оставило на мостовой резиновый след, голова Ричи ударила в правое плечо Билла.
На улице никого не было. Но в двадцати пяти ярдах от них, может, чуть дальше, около первого из брошенных домов, которые напоминали похоронную процессию, бредущую к грузовому двору, Билл заприметил что-то ярко-оранжевое, лежащее рядом с водостоком, вырезанном в бордюрном камне.
— Ах-х-х-х…
В самый последний момент Билл осознал, что Ричи сползает с багажника. Глаза его закатились, и из-под верхних век виднелись только нижние краешки радужек. Замотанная изолентой дужка очков перекосилась. По лбу медленно текла кровь.
Билл схватил Ричи за руку, они наклонились направо, и Сильвер потерял равновесие. Они упали на мостовую в переплетении рук и ног. Билл сильно приложился бедром и вскрикнул от боли. Веки Ричи при этом звуке дернулись.
— Я собираюсь показать вам, как добраться до этого сокровища, сеньор, но этот Доббс очень опасен, — хрипло, с придыханием произнес Ричи Голосом Панчо Ванильи, [162] таким дрожащим и отстраненным, что испугал Билла. Тут же он заметил и несколько грубых коричневых волосков, прилипших к неглубокой ране на лбу Ричи. Они чуть завивались, как лобковые волосы его отца. Волосы напугали Билла еще больше, и он со всей силы залепил Ричи оплеуху.
— Й-еп-с! — воскликнул Ричи, его веки вновь дернулись, потом широко раскрылись. — За что ты меня ударил, Большой Билл? Ты сломаешь мне очки. Они и так не в лучшей форме, если ты этого не заметил.
— Я по-одумал, ч-что ты у-умираешь и-или ч-что-то та-акое.
Ричи медленно сел, поднес руку к голове. Застонал.
— Что слу…
И тут он вспомнил. Его глаза округлились от ужаса, он поднялся на колени, хрипло дыша.
— Не-не-не бо-ойся, — успокоил его Билл. — О-оно ушло, Ри-и-ичи. О-оно у-ушло.
Ричи увидел пустую улицу, на которой ничто не двигалось, и внезапно разревелся. Билл смотрел на него секунду-другую, потом обнял и прижал к себе. Ричи обвил руками шею Билла и прижался к нему. Он хотел сказать что-то умное, что-нибудь насчет того, что Биллу стоило применить против оборотня «Яблочко», но не смог вымолвить ни слова, он только рыдал.
— Н-не на-адо, Ричи, — сказал Билл, — н-н-не… — И тут разревелся сам, они стояли на коленях, обнимая друг друга, на мостовой, рядом лежал на боку велосипед Билла, и слезы прокладывали чистые дорожки на их щеках, покрытых угольной пылью.
1
Где-то высоко в небе над штатом Нью-Йорк, во второй половине дня 29 мая 1985 года, Беверли Роган вновь начинает смеяться. Она зажимает рвущийся изо рта смех обеими руками, боясь, что кто-то сочтет ее чокнутой, но не может справиться с собой.
«Тогда мы много смеялись, — думает она. — Еще одно воспоминание, еще одна лампа, вспыхнувшая в темноте. Мы все время боялись, но не могли перестать смеяться, как сейчас не могу я».
Рядом с ней у прохода сидит симпатичный длинноволосый молодой парень. С тех пор как самолет поднялся с аэродрома в Милуоки в половине третьего (два с половиной часа назад, с посадкой в Кливленде и еще одной в Филадельфии), сосед несколько раз оценивающе поглядывал на нее, но проявил уважение к ее явному нежеланию вступать в разговор; после пары попыток завязать беседу, которые она оборвала вежливо, но решительно, он открыл матерчатую сумку и достал роман Роберта Ладлэма.
Теперь он закрывает книгу, зажав пальцем страницу, на которой остановился, и говорит с легкой тревогой:
— У вас все в порядке?
Она кивает, стремясь сохранить серьезное выражение лица, потом фыркает смехом. Он улыбается. Недоуменно, вопросительно.