Кто действительно изменился, так это Бен, и вновь взглянув на него, Билл ощутил уже привычное раздвоение. Лицо осталось прежним, волосы, более длинные и поседевшие, он зачесывал, как и прежде, направо. Но Бен стал худым. Непринужденно сидел на стуле, расстегнув непритязательную кожаную жилетку, под которой виднелась рубашка из шамбре. Он носил джинсы «левис» с прямыми штанинами, ковбойские сапоги и широкий пояс с пряжкой из черненого серебра. Одежда облегала стройную, с узкими бедрами фигуру. На руке поблескивал наборный тяжелый браслет, только со звеньями не из золота, а меди. «Он похудел, — подумал Билл. — Превратился в собственную тень… Старина Бен похудел. Воистину чудесам несть конца».
На мгновение в маленькой комнатке повисла невообразимая тишина. То был один из самых необычных моментов, которые довелось испытать Биллу Денбро. Стэна с ними не было, но тем не менее седьмой участник на встречу пришел. Здесь, в банкетном зале ресторана, Билл ощущал его присутствие так же явственно, как если бы видел перед собой… и это был не старик в белых одеждах и с косой на плече. Это было белое пятно на карте, которое лежало между 1958 и 1985 годами, территория, которую исследователь мог бы назвать Великим Неизведанным. Билл попытался ответить на вопрос, что именно могло там быть. Беверли Марш в короткой юбке, выставляющей напоказ большую часть длинных, точеных ног, Беверли Марш в сапожках гоу-гоу, с гладкими и расчесанными на прямой пробор волосами? Ричи Тозиер, несущий плакат с надписью «ОСТАНОВИТЕ ВОЙНУ» с одной стороны и «УБЕРИТЕ ППОР [193] ИЗ КАМПУСА» с другой? Бен Хэнском в желтой каске с переводной картинкой, на которой изображен американский флаг, без рубашки, с животом, который все меньше нависает над ремнем, управляющий бульдозером, сидя под зонтиком из парусины. Этот седьмой был черным? Не состоял в родстве с Г. Рэпом Брауном [194] или Грэндмастером Флэшем, [195] ни в коем разе, этот парень носил простые белые рубашки и вылинявшие слаксы из «Джей. К. Пенни», сидел в зале для научной работы библиотеки университета Мэна, писал статьи об источниках примечаний и возможных преимуществах ISBN при каталогизации книг, тогда как за стенами библиотеки проходили демонстрации, Фил Оукс пел «Ричард Никсон, найди себе другую страну», люди умирали в деревнях, названия которых никто не мог произнести; он же сидел, поглощенный своей работой (Билл видел его), которую освещал падающий в окно зимний свет, со строгим и увлеченным лицом, зная, что работа библиотекаря очень схожа с работой механика вечного двигателя. Он был седьмым? Или это был молодой человек, стоящий перед зеркалом, наблюдающий, как увеличивается лоб, смотрящий на рыжеватые волосы, оставшиеся на расческе, на отражение в зеркале груды блокнотов, лежащих на столе, блокнотов с первым, черновым вариантом романа «Джоанна», который будет опубликован годом позже?
Кто-то из вышеуказанных, все из вышеуказанных, никто из вышеуказанных.
На самом деле это не имело значения. Седьмой здесь был, и в какой-то момент они все ощутили его присутствие… и возможно, наилучшим образом поняли жуткую силу существа, которое вернуло их сюда. «Оно живо, — подумал Билл, холодея под одеждой. — Глаз тритона, хвост дракона, рука висельника… чем бы Оно ни было, Оно снова здесь, в Дерри. Оно».
И он почувствовал внезапно, что Оно — тот самый седьмой, что Оно и время каким-то образом взаимозаменяемы, что Оно носило лица их всех, и тысяч других, прикрываясь которыми наводило ужас и убивало… и мысль, что Оно могло быть ими, несомненно, пугала больше всего. «Сколь много от нас осталось здесь? — думал он с возрастающим ужасом. — Сколь много от нас так и не покинуло дренажные тоннели и канализационные коллекторы, где жило Оно… и где кормилось? Поэтому мы забыли? Потому что часть каждого из нас осталась без будущего, не повзрослела, никогда не уезжала из Дерри? Поэтому?»
Он не видел ответов на их лицах… на них отражались только вопросы, которые он задавал себе.
Мысли формируются и проскакивают в доли мгновений или в миллисекунды, создавая собственные временные рамки, так что все эти рассуждения в голове Билла уместились в какие-то пять секунд.
А потом Ричи Тозиер, привалив стул к стенке, вновь широко улыбнулся:
— Ой, вы только посмотрите — у Билла Денбро хромированная крыша. И как долго ты полировал ее пастой «Тэтл», [196] Большой Билл?
И Билл, понятия не имея, что за этим последует, открыл рот и услышал собственный голос:
— На хер тебя и твою трепотню, Балабол.
На мгновение повисла тишина… а потом банкетный зал взорвался смехом. Билл поспешил к ним, начал пожимать руки, и хотя в его ощущениях в тот момент хватало ужасного, кое-что его успокаивало: осознание, что он наконец-то вернулся домой.
3
Бен Хэнском сбрасывает вес
Майк Хэнлон заказал выпивку, и, словно компенсируя возникшую ранее паузу, все сразу заговорили. Беверли Марш, как выяснилось, теперь стала Беверли Роган. По ее словам, в Чикаго она вышла замуж за чудесного человека, который полностью перевернул ее жизнь и как по мановению волшебной палочки смог превратить склонность жены к шитью в успешное предприятие по разработке и пошиву модной одежды. Эдди Каспбрэку принадлежала компания по прокату лимузинов в Нью-Йорке. «Насколько я знаю, моя жена сейчас может лежать в постели с Аль Пачино», — улыбнувшись, объявил он, и все снова расхохотались.
Они знали о достижениях Билла и Бена, но у Билла сложилось ощущение, что до самого последнего времени они никак не связывали их имена (Бен — архитектор, он — писатель) с друзьями детства. Беверли достала из сумочки по экземпляру «Джоанны» и «Черной стремнины» (обе в карманном формате) и попросила автограф. Билл отказываться не стал, но заметил, что книги новенькие, словно она купила их в киоске в аэропорту, когда вышла из самолета.
В той же манере Ричи сказал Бену, в каком он восторге от коммуникационного центра Би-би-си в Лондоне… но в его глазах читалось недоумение, словно он не мог связать то здание с этим мужчиной… или с толстым мальчишкой, который показал им, как затопить половину Пустоши с помощью нескольких украденных досок и ржавой автомобильной дверцы.
Ричи работал диджеем в Калифорнии. Он сказал им, что его прозвище — Человек тысячи голосов, и Билл застонал: