Нет… нет, он так не думал. Но…
Но — что? Ответа на этот вопрос потребовала здравая часть рассудка, и Майк подумал, что вопрос она задала слишком громко, слишком поспешно. Даже если тут что-то и оставалось, за прошедшие годы все сгнило. Поэтому… что?
Майк нашел в траве расколотый ящик от письменного стола, отбросил. Еще приблизился к провалу. Мусора только прибавлялось. Он не сомневался, что уж тут-то найдет что-нибудь интересное.
«А если здесь призраки? Что тогда? Что, если я увижу руки над краем провала, что, если они начнут вылезать из этой дыры в земле, дети в лохмотьях, в которые превратились их праздничные одежды, одежды после того, как пятьдесят лет гнили, рвались и пачкались от весенней грязи, осеннего дождя, зимнего снега? Дети без голов (он слышал в школе, что после взрыва женщина нашла голову одной из жертв на дереве в своем саду), дети без ног, дети без кожи, выпотрошенные, как треска, дети, которые, совсем как я, спускались вниз, чтобы поиграть в сумраке… под нависающими железными балками, среди больших ржавых шестерен…
Прекрати, ради бога, прекрати!»
По спине пробежал холодок, и Майк решил, что пора уже что-нибудь взять (что угодно) и делать ноги. Он пощупал землю наобум и наткнулся на шестеренку диаметром примерно в семь дюймов. В кармане у него лежал карандаш, Майк быстро достал его, очистил зубцы от земли. Сунул сувенир в карман. Теперь он мог уходить. Мог уходить, да…
Но ноги медленно несли его в противоположную сторону, к краю провала, и он, объятый ужасом, осознал, что должен заглянуть вниз. Должен увидеть, что внизу.
Он ухватился за торчащий из земли, качающийся кол, наклонился вперед, чтобы увидеть, что там внизу. Не получилось. От края его отделяли еще пятнадцать футов, он стоял слишком далеко, чтобы в поле зрения попало дно провала.
«Мне без разницы, увижу я дно или нет. Я возвращаюсь. Сувенир у меня в кармане. Нет никакой необходимости заглядывать в эту гадкую, древнюю дыру. И папа наказывал держаться от нее подальше».
Но неуместное, почти нездоровое любопытство не позволяло уйти. Он приближался к краю шаг за шагом, понимая, что теперь, когда деревянный кол остался вне досягаемости, ухватиться не за что, а земля под ногами действительно рыхлая. Да и по самому краю он видел углубления, напоминающие просевшие могилы, и понимал, что это места прежних обрушений.
Сердце колотилось в груди, как тяжелые, мерные удары сапог печатающего шаг солдата, когда Майк все-таки добрался до края и посмотрел вниз.
Птица, гнездившаяся в провале, посмотрела вверх.
Поначалу Майк не поверил тому, что увидел. Все нервы и проводящие пути в его теле, казалось, парализовало, в том числе и те, что передавали мысли. И причина заключалась не только в шоке, вызванным видом чудовищной птицы, птицы с оранжевой, как у зарянки, грудкой и обыденно-серыми, как у воробья, перьями: просто сама встреча оказалась совершенно неожиданной. Он думал, что увидит бетонные монолиты и покореженные машины, наполовину утопшие в черной грязи и затхлых лужах, а не гигантское гнездо, заполнившее провал от края до края, из конца в конец. И тимофеевки в этом гнезде вполне хватило бы на девять стогов сена, но эта трава была серебристая и старая. Птица сидела в самом центре гнезда, ее глаза, с желтыми ободками, были черными и блестящими, как свежий, еще теплый гудрон, и на мгновение, прежде чем Майк вышел из ступора, он увидел свое отражение в каждом из них.
А потом земля поползла и стала уходить из-под ног. Он услышал, как рвутся корни травы, и понял, что скользит вниз.
Майк с криком отскочил назад, размахивая руками, чтобы сохранить равновесие. Не сохранил и тяжело упал на забросанную мусором землю. Что-то тупое и твердое вдавилось ему в спину, он успел подумать о стуле наказаний. А потом услышал биение крыльев: птица с шумом вспорхнула из гнезда.
Он поднялся на колени, пополз подальше от края, оглядываясь через плечо, и увидел, как птица поднимается над провалом. Он увидел, что лапы у нее темно-желтые, покрытые чешуей, с длинными когтями, а размах каждого крыла больше десяти футов, и пожухлая тимофеевка летела во все стороны, будто от ветра, поднятого вертолетными лопастями. Птица издала противный пискляво-чирикающий крик. Несколько перьев оторвались от крыльев и по спиралям начали планировать в провал.
Майк вскочил и побежал.
Он мчался через поле, больше не оглядываясь, боясь оглянуться. Птица была не похожа на Родана, но он чувствовал, что это дух Родана, поднявшийся из провала, образовавшегося на месте Металлургического завода Китчнера, будто ужасная «птица-из-коробочки». Он споткнулся, упал на одно колено, поднялся. Снова бросился бежать.
Вновь раздался противный пискляво-чирикающий крик. Тень накрыла Майка, и когда он поднял голову, то увидел эту жуткую птицу: она пролетела менее чем в пяти футах над его головой. Ее клюв, грязно-желтый, открывался и закрывался, обнажая розовое нутро. А птица уже разворачивалась, чтобы вернуться к Майку. Ветер, вызванный взмахами ее крыльев, бил в лицо, принося с собой сухой неприятный запах: запах чердачной пыли, старых вещей, истлевающей материи.
Он метнулся налево и вновь увидел лежащую на земле дымовую трубу. Устремился к ней со всех ног, работая и руками, чтобы бежать еще быстрее. Птица закричала, он услышал шум крыльев. Они хлопали, как паруса. Что-то ударило его по затылку. Теплый огонь пролился на шею. Он почувствовал, как кровь стекает ниже, под воротник рубашки.
Птица разворачивалась вновь, намереваясь подхватить его когтями и унести, как ястреб уносит полевую мышь. Намереваясь унести его в свое гнездо. Намереваясь съесть его.
И когда птица полетела на него, бросилась на него, гипнотизируя черными, ужасными, сверкающими глазами, Майк резко рванул вправо. Птица промахнулась — самую малость. Его снова окутал удушающий, невыносимый, сухой запах ее крыльев.
Теперь он бежал параллельно свалившейся дымовой трубе, так быстро, что наружные облицовочные плитки сливались между собой. Он видел, где заканчивается труба. Если бы успел добежать до конца, резко свернуть влево и нырнуть внутрь, еще можно спастись, — птица слишком велика, чтобы залезть в трубу. Но его планы могли и не осуществиться. Птица опять ринулась на него, сблизившись, поднялась над ним, хлопая крыльями, которые гнали воздух, как ураган, вытянув к нему чешуйчатые лапы, и начала спускаться. Закричала вновь, и на этот раз Майку показалось, что в голосе птицы слышится триумф.
Он наклонил голову, поднял руку, прикрывая шею, и мчался вперед. Когти сомкнулись, и на мгновение птица держала его за предплечье. Ощущение было такое, будто его схватили невероятно сильные пальцы, оканчивающиеся твердыми ногтями. Они вдавились в кожу, как зубы. Хлопанье крыльев громом било в уши; он осознавал, что вокруг падают перья, некоторые скользили по щекам, словно одаривая его фантомными поцелуями. Птица начала подниматься, и Майк почувствовал, что его тащат вверх, он вытянулся во весь рост, привстал на цыпочки… на миг кеды оторвались от земли.