— Мне и правда лучше. — Повязка на глазах ослабла, и припарка стекает вниз по щекам. — Хотя кажется, будто в глаза набился песок.
Глаза Тевкра открыты, и он смотрит прямо на Тетию.
Но не видит ее!
Тетия наклоняется ближе. Ждет, что муж узнает ее.
Нет, он по-прежнему слеп.
Тевкр взволнован. Похоже, понял что-то по молчанию супруги или как-то уловил ее мысли.
— Что ты делаешь? — спрашивает он.
Тетия тяжело сглатывает.
— Ничего, любовь моя. Я только неправильно разложила твои вещи. Ляг, и я поправлю повязку у тебя на глазах.
Опираясь на локти, Тевкр ложится.
Тетия наливает воды в чашу, смачивает баранью шерсть и омывает от засохшей припарки глаза и ресницы Тевкра. Она садится на него верхом, и супруги одновременно вспоминают, как в последний раз они занимались любовью в этой позе. Тевкр улыбается, и Тетия чувствует, как напрягся у него член. Тевкр прикасается к волосам Тетии.
— Спасибо, милая. Спасибо, что ты со мной и что ты меня не покинула. Вначале я решил, раз боги оставили меня, то уйдешь и ты…
— Тсссс. — Тетия прижимает к его губам палец. — Не говори так.
Тевкр умолкает; его пальцы застыли в мягком водопаде волос жены.
Тетия наклоняется и целует мужа в сухие губы, увлажняет их языком и чувствует, как из груди его доносится мягкий стон.
Аккуратно раздевшись, она целует мужа в грудь, в член. Сейчас она займется с мужем любовью — медленно, бережно. А затем скажет, что надо идти. К Песне.
Отель «Ротолетти», пьяццале-Рома, Венеция
Лейтенант Валентина Морасси забирает Тома из отеля, в котором он поселился. Там она прошлой ночью оставила для Тома сообщение (равно как и в «Луна-отеле Бальони»).
На улице заметно похолодало, и Валентина надела черные с начесом джинсы «Армани», короткий жакет из красной итальянской кожи и серый кашемировый джемпер поверх белой блузки с высоким воротником. У Валентины слабость к одежде, и денег на обновки уходит куда больше, чем на пропитание. Что, в принципе, думает Валентина, неплохо: будь все наоборот, она не влезла бы ни в одну вещь из тех, что ей нравятся. Когда выходит Том, девушка машинально подмечает: он в тех самых джинсах, серой футболке и сером балахоне, какие носил при первой встрече.
— Buongiorno! — бодро приветствует Том Валентину, аккуратно ступая на палубу карабинерского судна. — Боюсь, я не любитель водных прогулок. Предпочитаю твердую землю под ногами.
— И это вы-то, житель Лос-Анджелеса! — дразнит Валентина Тома, когда он чуть не падает в сторону кормы, где реет итальянский флаг. — По моим данным, в Калифорнии вы из океана не вылезали.
Том вздрагивает.
— Пальцем в небо, лейтенант. Если честно, то я даже плавать не умею. И вообще воды боюсь.
Валентина озадаченно смотрит на него, не в силах понять, шутит парень или нет.
— Идемте внутрь, я вас кофе угощу.
Тому приходится согнуться чуть ли не вдвое, чтобы войти в узенькую рулевую рубку.
— Мой лучший друг погиб, когда катался на водном мотоцикле в Малибу. Я в тот момент был вместе с ним в воде. — Тому не с первого раза удается захлопнуть за собой дверь. — Я мог оказаться на его месте… С тех пор держусь от воды подальше.
— Соболезную.
— Спасибо. А нам далеко плыть?
— Минут пять. Может, и все десять — зависит от трафика. — Валентина наливает кофе из металлического термоса себе и Тому.
— Дорожные пробки на воде? — удивляется Том. Бывает ли такое?
Едва их лодка оказывается среди водных такси, гондол и рабочих суден, как он понимает, что имела в виду лейтенант.
— Майор Карвальо и судмедэксперт профессор Монтесано ждут нас на месте, — говорит Валентина, а сама думает: сказать или не сказать Тому, что ему неплохо бы обновить гардероб. Но решает промолчать. — Вы прежде бывали в моргах?
Том кивает.
— К несчастью, да. И не один раз. Не в порядке криминального расследования, конечно. Только сопровождал родственников погибших. Иногда — чтобы опознать тело насильника или какого-нибудь бомжа, у которого никого нет.
— Простите, — извиняясь, улыбается Валентина, — морг не самое лучшее место для начала нового дня.
Том в ответ пожимает плечами.
— Я предпочел бы вообще туда не ходить, но если уж долг зовет, то я лучше начну день в морге, чем его там закончу.
Минут двадцать спустя Том жалеет о сказанном.
Облаченный в халат, он стоит у побелевшего тела пятнадцатилетней Моники Видич и чувствует себя столь же отвратительно, сколь и в ту ночь, когда убил двух отморозков.
Том ясно расслышал и понял, что ему только-только сообщил майор Карвальо, и все равно переспрашивает:
— Ей вырезали печень?!
— Si, — виноватым голосом отвечает Валентина. — Простите, что сразу не сообщили. Нам показалось, будет верно, если мы расскажем о деталях на месте.
— Вам плохо, синьор? — справляется патолог, заметив на лице Тома выражение боли. — Может, прервемся ненадолго?
Том отрицательно мотает головой:
— Нет. Нет, я себя хорошо чувствую. Давайте продолжим.
Он смотрит на Валентину, и лейтенант отводит взгляд. Она помнит свое обещание, что после этой встречи карабинеры отстанут от Тома раз и навсегда. Как бы не так, все только начинается.
Канал Рио-Сан-Бьяджо, Венеция
Солнце в небе скрывается за облаком, и Антонио Паваротти грузится на старую семейную лодку. Направляет ее в сторону острова Марио; смотрит на часы: на месте он будет на двадцать минут раньше, а значит — можно проплыть в сторону лодочного сарая и замерить там глубину. Антонио сбавляет скорость, перед тем как войти в один из транспортных каналов лагуны.
Эту лодку — старый двадцатисемифутовик — купил еще отец, Анжело Паваротти, лет двадцать назад. И подарил затем сыну на двадцать первый день рождения. Десятилетиями семья бережно заботилась о лодке. За последние несколько лет Антонио отремонтировал ее капитальным образом. С любовью заменил иллюминаторы и починил старенький дизельный двигатель. Дальше Антонио планирует обновить синий корпус — он постоянно требует ухода и вибрирует на особенно крутых волнах. И скоро Антонио понимает: тянуть больше нельзя. Следуя за сорок первым водным автобусом (до Ферровиа и Мурано), он попадает в кильватер — ощущение такое, будто тебя волокут за ноги по вспаханному полю.
Антонио наливает себе чаю из термоса и ставит его обратно в держатель в передней части рулевой рубки. Антонио постарался на славу, восстановив рубку: обшил все панелями полированного дерева и начищенной медью. В рубке есть камбуз, оборудованный своенравной газовой плиткой о двух конфорках, на которых в свое время было разогрето немало матушкиной стряпни. В задней части — спальная каюта со складной койкой на одно или два места.