Ингрид это просто не понимала. Его позиция была ненормальной, и она никак не могла понять, чего же он хочет на самом деле. Делать музыку или нет? Выступать или лежать на диване? Когда она записывала свою песню «о любви», все было просто и профессионально. Гримеры, стилисты, программа продвижения. Финансирование, щедрая рука ее Пушистика. Было понятно, что это бизнес и что в нем конкуренция, и длинные ноги и пышная грудь — отличные показатели, а голос — дело наживное. Да, все это не имело отношения к искусству, к искусству ради искусства, которым бредил Готье.
Но творчество было, и удовольствие было, и, просматривая раскадровку с кусочками будущего клипа, Ингрид чувствовала, что живет. А теперь вот ей в тамбуре под ноги льет невоспитанный пес, а Леший чуть не забыл бас-гитару, и все они расползаются по перрону, как тараканы, и нет им никакого дела до того, что должен был быть встречающий с микроавтобусом, а его нет, как сквозь землю провалился.
Ингрид сделала обложку для диска сама. Пошла и напечатала у знакомых в мини-типографии. Просто список песен, четырем из которых она сама придумала названия, в скобочках приписала — «instrumental». Не по-русски, чтобы смотрелось стильно.
— Что за картинка? — спросил ее приятель. — Качество хорошее?
— Фотография, — ответила Ингрид после некоторых раздумий.
На обложке самодельных дисков (все же какое удобство иметь собственную домашнюю студию!) она разместила действительно простую фотографию — они с Готье. Вдвоем, в парке Горького. На голове у Ингрид венок из колокольчиков. На Готье — его любимая расшитая рубаха. Эта фотография была сделана год назад, когда они были очень-очень счастливы. Во всяком случае, она, Ингрид, была счастлива, и они улыбались.
Когда сумка порвалась, Ингрид разнервничалась окончательно. Обложку Готье не видел и не должен был видеть. Диски Ингрид планировала продавать где-нибудь в сторонке… поручила бы это дело Элизе с Вовкой. Готье мог бы вообще не узнать, что были такие обложки, но теперь он стоял рядом и смотрел. И как он отреагирует на такую семейно-пасторальную картинку, никто не знал. Точнее, Ингрид догадывалась, что отреагирует он не очень хорошо. Возможно, даже сильно отрицательно. Но для нее это было непреодолимо, она хотела этого — увидеть диск именно с такой обложкой. Хотя бы там, хотя бы так они будут вместе. Во всяком случае, те, кто купит или просто заметит их на этом диске, поймет, что они вместе, подумает так. И это осознание придавало Ингрид какую-то необоснованную и совершенно нерациональную уверенность в себе и в них.
Ну почему эта дурацкая сумка порвалась? Готье хмыкнул, наклонился и подобрал диск, всмотрелся, нахмурился и перевел взгляд на Ингрид. Он ничего не сказал, но было ясно, что ему не понравилось. Или, что еще хуже, он снова записал очко не в пользу Ингрид, галочку в графе «Опять облажалась», будто бы она находилась у него на вечном испытательном сроке.
Соня ничего этого не поняла. Она бросилась собирать по асфальту ложки, бубенцы и трещотки, и диск с фотографией показался ей нормальным. Он вообще не привлек внимания, она даже не поняла, отчего Ингрид так занервничала и побледнела и почему ее руки затряслись.
— Спасибо, — тихо прошептала она, распихивая остатки дисков по другим сумкам.
— Вы «Сайонара»? — спросил скучающим голосом молодой человек в футболке с надписью «Анимация», которого до этого на перроне не было и в помине.
— Да, мы. А вы где были? Вы не могли прийти раньше? — едко бросила Ингрид.
— Я вас на площади ждал, — ответил Анимация равнодушным голосом.
Почему на площади? Почему бы вообще не на улице Ленина, дом пять? И кто ему сказал быть на площади, если четко обсуждался номер вагона и даже купе. Что там у него в пустой голове? Ингрид кипела. Микроавтобус оказался простой маршруткой, взятой, видимо, в аренду на время фестиваля. Влезли туда все со скрипом. Леший требовал открыть окна, ему было душно. Яша просил их прикрыть, ему сквозило. Стас с Володей сидели с хмурыми лицами, и было видно, что у них тоже есть претензии. А у кого их нет? В гостинице оказалось, что горячей воды в номерах не будет — как раз сейчас выкопали трубы, и большая удача, если дадут хотя бы холодную воду.
— В общем, все, как всегда! — фыркала Ингрид.
Готье вытащил из какой-то сумки свирель и ушел в местный парк — гулять и набираться сил. Он не любил весь этот беспорядок и гастрольную суету.
— Можно подумать, ее кто-нибудь любит, — пожал плечами Стас.
— Репетировать-то нам дадут? — поинтересовался Володя.
— Завтра перед выступлением можно будет часик поиграть. Там будут сводить звук для закрытия феста. — Ингрид сверилась с какими-то бумагами. — Нам надо прийти к двум часам.
— А кормить будут?
— Ой, черт! Надо же купоны в их столовку получить.
— Я в столовке не ем, — тут же влез Яша. — В столовке я ел, когда учился в педагогическом институте. Там мне желудок и посадили. Там давали квашеную капусту, которая была, как правило, уже фактически алкогольным напитком, а не пищевым продуктом. А у нас стипендия такая, что «кроме капусты» нам все было дорого.
— Яша! Хватит! — в один голос крикнули Стас и Володя, уже имевшие весьма ясное и подробное представление о студенческих годах Яши. Каждый из них втайне молил Бога, чтобы Яшу поселили с кем-то другим. Но с этой точки зрения все было предельно просто. Номеров предоставили два — один двухместный, для Готье и Ингрид. С ними, конечно, и Борис Николаевич, которому тоже, кстати, пора было есть, а купон в столовую ему был не положен. В другом номере, пониженной комфортности, за счет скученности должны были расположиться все остальные: Леший, Володя, Яша и Стас. И Соня-Элиза. Последний факт Соню несколько потряс. Ни разу в жизни она не ночевала нигде, кроме своей собственной просторной комнаты, с окнами, выходившими в затененный узкий двор, с большим диваном и двумя плюшевыми медведями. Она категорически не представляла, как в одной комнате одновременно могут спать пять человек.
— Ты как? — в тридцать пятый раз спросил Володя у Сони, которая растерянно стояла посреди гостиничного номера.
Она улыбнулась и развела руками.
— Пусть привыкает. Наши тетки вообще в палатках живут и на костре готовят, — бросил им балагур Леший, после чего Соня буквально вытаращилась в панике. Жить в палатке она была не готова категорически. Даже и пробовать не хотела.
— Не пугай ребенка, — вступился Стас. — Хочешь место у окошка?
— Да, — ответила Соня, подумав.
Из окошка открывался довольно милый вид на лесок, на старую детскую площадку, на которой никого не было. Солнце светило прямо в окна, и от того, что занавесок на них не было, чувство казенного места еще более усилилось.
— У меня есть шпикачки. Кто хочет? — неожиданно вдруг высказался Яша.
После долгого пути в пустом номере разложенные на газете и порезанные перочинным ножиком шпикачки были тут же съедены, и тут уже никто не капризничал. Талонов в столовую пока что раздобыть не удалось.