Как следствие, когда грабители проникли в ее уютное двухкомнатное гнездышко, там имелась весьма приличная сумма денег в рублях, оставленная Ингрид родителями на жизнь, некие накопления в свободно конвертируемых «зеленых» — около двадцати тысяч «зеленых», если не больше. Кто ж их считал? И еще по всему дому были разбросаны весьма дорогие драгоценности, которые уж как минимум должны были бы лежать в сейфе. Тем более что он в доме имелся — большой, тяжелый и такой… антивандальный. Весил чуть ли не тонну, в квартиру его вносили пятеро крепких мужчин, которыми руководил Пушистик лично. У сейфа была надежная система кодирования плюс система блокировки на случай взлома. Ничего из того, для чего он был куплен, в сейф положено не было. Ингрид просто забыла.
Вернувшись из Испании, загоревшая и поднабравшаяся витаминов Ингрид вошла в родной дом и застыла в немом изумлении — на полу имелись следы чьих-то грязных ботинок, на кухне из стены была вырвана новенькая плазма, разбита дверца зеркального шкафа в холле — ее зацепили чем-то очень тяжелым. Вскоре выяснилось, чем именно — тем самым сейфом, от которого должно было быть столько пользы.
— Как? Я не понимаю, как они его достали? Ведь не пустыня же! — восклицал Пушистик, бегая из угла в угол квартиры.
— Я спросила соседей, но они все были на даче, — разводила руками Ингрид.
Пушистик налил себе бренди и выпил. Повторил. Потом вздохнул и присел на стул около дорогого кухонного стола из редкой породы дерева. Массив, естественно.
— Ладно. Главное, что все живы-здоровы, а это просто деньги, ерунда. Мелочи, — успокаивал он то ли Ингрид, то ли самого себя. — Детка, давай прикинем, что пропало.
— Телик, статуэтка Нефертити, — загибала пальчики Ингрид. — Сейф.
— А в сейфе что? — перебил ее Пушистик.
И тут начали проясняться подробности. Деньги в рублях Ингрид запихнула в конверт со счетами за телефон и квартиру — все равно же оплачивать, и положила в прихожей, на столик под зеркало, на стопку старых газет. Она хотела честно переложить конверт хотя бы в секретер. В газетах он мог быть утерян навовсе, она сама могла забыть (да и почти забыла на самом деле), что он там. Но потом как-то закрутилась, уехала покупать купальник… в общем, конверт с рублями так и пролежал две недели спокойно на газетах, ничем и никем не потревоженный. Воры газет не читали.
— А баксы? — внезапно заинтересовался Пушистик.
— Ты понимаешь… у меня подружка занимала деньги. Три тысячи долларов. Я знаю, ты не одобряешь, но она моя подруга, и ей не хватало на отпуск. Я ей дала.
— И?.. Она не отдала?
— Почему? — возмутилась Ингрид. — Как раз отдала. Перед моим отъездом, как мы и договаривались. Я их положила в папку к остальным долларам, но вот… в сейф не убрала.
— А куда ты их дела? — усмехнулся Пушистик. — Положила в шкаф с бельем?
— Я его на холодильник положила, — развела руками Ингрид. — Вон туда.
— Так! Ну и безалаберность! — расхохотался он. — Так что пропало? Что, было в сейфе? Драгоценности?
— Ну, может, какие-то и были. Но вообще они у меня в ванной валялись, в косметичке. — Я их по пять раз в день меняю. Что я буду в твой сейф бегать каждый раз? Это неудобно.
— Значит, в сейфе ничего не было?
— Почему? — обиделась Ингрид. — Инструкция к сейфу!
— Замечательно! — в бессилии развел руками Пушистик.
Так рассеянность и лень спасли Ингрид от ограбления. Около ста тысяч долларов и драгоценности так и остались в доме, а грабители обогатились ровно на телевизор, греческую подделку Нефертити и сейф весом в тонну с инструкцией по эксплуатации. Ингрид с Пушистиком потом весь вечер смеялись, пытаясь представить, как грабители перли его по дому.
— Да уж, под самым носом! — смеялись они.
Но теперь, когда под самым носом у Ингрид происходило то самое, вопиющее, наглое, беззастенчивое ограбление, угон, кража со взломом, она безмятежно улыбалась, ни о чем не подозревая. И жарила сардельки.
— Элиза, это ты? Где ты? Что происходит? Нам сказали, что ты хочешь уехать! — кричал Готье.
В криках не было смысла, Элиза его прекрасно слышала и так. Но она-то молчала, как обычно, и ему было недостаточно звуков.
— Нет! НЕТ! — сказала она, и Готье шумно выдохнул.
— Я сейчас приеду за тобой. Ты где? Я могу тебя забрать? Володя сказал, что ты сама решила уехать. Это неправда? Ты остаешься?
— Да!
— Мне… мне нужно минут десять, и я буду у тебя. Ты дома?
— Нет!
— А где? Где ты? Черт, я чуть не свихнулся! Элиза, никогда так не делай, не исчезай без меня! — воскликнул он, и это было, пожалуй, первым случаем, когда он сказал что-то подобное. Во всяком случае, Ингрид никогда не слышала таких слов в свой адрес. И теперь она стояла, парализованая тем, что прозвучало громко, неприкрыто, без всякой попытки соблюсти хорошую мину при плохой игре. Господи, да Готье даже не заметил, что Ингрид рядом — в фартуке, с деревянной лопаточкой в руке, в футболке на голое тело. Он смотрел мимо нее, погруженный всеми мыслями в этот разговор, столь важный, что все остальное — все без исключения! — потеряло для него какой-то смысл.
— Не буду! — прошептала Соня.
— Ты где? Я приеду сейчас же. Ты в порядке? Тебе ничего не угрожает?
— Приезжай, — сказала Соня.
Готье повесил трубку и судорожно осмотрелся. Он даже скользнул взглядом по Ингрид, и взгляд этот был не просто равнодушный — он смотрел на нее, как на незнакомку, о которой ничего не знает. Она была просто пустым местом, и это было настолько странно и страшно для нее, что даже слов не нашлось — слова застряли где-то глубоко внутри, в области солнечного сплетения. Ингрид стояла и хватала ртом воздух, не находя в себе сил на полноценный вздох. Из кухни раздались громкие шипящие звуки — горели сардельки. Леший, случайно оказавшийся в этот особенный момент жизни в эпицентре взрыва, в квартире на «Соколе», выглянул в коридор с невинным лицом — он-то как раз вообще ничего не услышал и не понял. Он был как турист, безмятежно спящий в палатке у подножия уже извергающего лаву вулкана.
— Иня, сардели выключить? Сгорят родимые. А?
Но ему не ответили, и только Готье пронесся мимо и принялся рыться в вещах, сваленных в кучу у стола. Ингрид не могла пошевелиться. Она прижалась спиной к стене и прикрыла глаза, что-то ужасное происходило внутри ее. Ноги стали почему-то как ватные. Ингрид летела в пропасть и не могла выжать из себя ни одного звука. Что происходило с ней, она не понимала, но было больно, очень больно… Какие-то острые иглы впивались в душу, мешая дышать.
— Иня! — нетерпеливо крикнул Леший. — Горим! — и вышел в коридор, посмотреть, куда исчезла красивая, с голыми ногами, напевающая себе под нос Иня.
— Я… я… — Она посмотрела на Лешего и сползла по стене вниз.