— Что с тобой. Готье, Ине плохо! — Леший крикнул, сам не зная, что добавляет огня в и без того полыхающее сердце. Ингрид в ужасе замотала головой. Из глаз полились слезы, и наконец то ли стон, то ли крик вырвался из ее рта.
— Он с ней!? — то ли спросила, то ли простонала она.
Тут Леший моментально понял, о чем речь. Он-то ведь знал, он-то ведь не был ни в кого влюблен и не был ослеплен ничем глупым и необратимым. Никакого самообмана, за исключением того, что Леший смотрел на Иню глазами, полными восторга, он был трезв.
— Что ты, ну что ты! — пробормотал он, помогая ей подняться. Ингрид бросилась в кухню. Готье перевернул там все сумки и разбросал бумаги, он нимало не интересовался тем, что происходило в коридоре.
— Ты куда? — задала Ингрид вопрос, ответ на который она не желала по-настоящему знать.
— Иня, отстань! — Готье вырвал руку и снова принялся рыться в куче барахла. — Где мой рюкзак? Ты его убирала?
— Ты к ней? — спросила она тогда, и кровь отлила от ее лица. Ее длинные ногти впились в запястье Лешего, на коже даже остались отпечатки.
Готье с неохотой повернулся к Ингрид и пристально посмотрел ей в глаза. Потом кивнул:
— К ней.
— А как же я? — прошептала она одними губами.
— А что ты хочешь? Как ты хочешь решить нашу проблему? — переспросил Готье.
Ингрид отшатнулась:
— Проблему? Мы прожили вместе почти три года! Разве это вообще ничего для тебя не значит?
— Значит, — вздохнул он. — Это значит, что нам пора расставаться. Слушай, ты же никогда не думала, что я… что мы с тобой. Умоляю тебя, я ничего не обещал. Никогда!
— Не обещал, — кивнула Ингрид. — Но я люблю тебя!
— Это ты зря.
Готье вздохнул и отвернулся. Потом повернулся опять, словно не зная, уже все — они уже закончили этот неприятный, но мало что-то означающий разговор или нет. Может он снова вернуться к поискам или нужны еще какие-то слова?
— Я не могу без тебя.
— Я не могу без нее, — словно эхо, ответил он. — Иня, не говори глупостей, ты без меня можешь. Ты придумала меня — рок-звезду, чтобы со мной ходить по тусовкам. Глупая, Иня, а?
— Не смей! — вдруг прорычал Леший.
Готье с удивлением перевел взгляд на него, и вдруг выражение его лица изменилось. Оно стало сосредоточенным и злым.
— Ну вот, значит, есть кому Иню утешать. Как вы все меня достали, честное слово! Где этот чертов рюкзак?
Готье окончательно определился и занялся тем, что было важным — поисками. Трудно сказать, отдавал ли он отчет в том, что делает и как его действия скажутся на других людях. Вряд ли он хотел чего-то плохого, по крайней мере, сознательно он желал Ингрид всего самого хорошего и желал бы, чтобы она просто спокойно отошла в сторону и перестала существовать. Ее активная жизненная позиция, ее сомнительные организаторские способности, все эти люди, которых она натащила и которые думали, что занимаются делом, занимаются музыкой — его музыкой, — все были далеки от него, не были реально для него важны. Они были легкозаменяемыми, никакими, в них не было ничего важного. За все два года Готье не раз ловил себя на том, что хотел бы встать и уйти посреди репетиции, потому что все происходившее было, по большому счету, пустотой. Иниными мечтами о счастливом и славном будущем. Ха, какая ерунда! Но он не сделал этого, хоть и хотел. Он оставался, опутанный ее сетями, ее словами, ее графиками, расписаниями, ее подарками и обещаниями. Нельзя сказать, чтобы Готье сильно стремился разорвать свои путы. Не было повода. До этого момента, конечно. Зато теперь в нем не осталось и пяти капель жалости или сожаления, он был готов уйти, потому что его ничто не держало. Единственное существо, которое тут было ему по-настоящему дорого, — ушастый, вечно голодный пес Борька, готовый проследовать за ним по первому зову. И это было хуже всего.
— Не УХОДИ! Я ПРОШУ ТЕБЯ, не УХОДИ! — крикнула Ингрид. Самый страшный кошмар, столько раз пугавший ее, который она гнала от себя все это время, происходил наяву, и не было сил, чтобы проснуться.
— Иня, ты что? Не надо опускаться до этого! — Готье замотал головой, словно пытаясь стряхнуть омерзительность происходящего.
Ингрид бросилась к нему и схватила его за руки. Ее сотрясали рыдания, она была в истерике.
— А как же группа? Как же твоя музыка? Я ведь все делала для тебя!
— Не говори ерунды. Ты всегда живешь для себя, Иня, ты уж так устроена. — Готье пытался вырваться, отвернуться, но она смотрела ему в глаза.
— Если ты уйдешь — для группы тоже все кончено. Я не смогу тебя простить.
— Простить? За что? Не устраивай истерик, ты не можешь жить без драм. Ты королева драмы! Но дело в том, что я тебе ничего не обещал, — повторил Готье. — И плевать мне на группу. Группа — это я, и ты тоже прекрасно это понимаешь.
Ингрид от его слов чуть не задохнулась.
— И ты думаешь, эти слова чего-то значат? Что ты не обещал мне ничего? Слов мне не сказал? Да они мне и не нужны — слова. Ты спроси у своей чертовой Элизы, какова цена слов? Ноль! Ты обещал мне все на свете, потому что все было по-настоящему. Я знаю, я чувствовала. Я иногда даже боялась умереть от счастья — так я чувствовала то, что было.
— Ты придумала то, что было. Я чувствовал скуку, — бросил Готье.
Ингрид побледнела и отступила на шаг.
— Но… но ты был со мной, ты лежал рядом со мной, я смотрела на тебя каждую ночь, и ты в ответе за меня. Я не могу без тебя, не переживу, если все кончится и ты уйдешь. Ты мой! Эта молчаливая дрянь не имеет на тебя никакого права. Ты мой!
Ингрид визжала, а Готье, плюнув на все, с силой вырвался из ее отчаянных объятий, выхватил наконец найденный рюкзак, который завалился на пол под стол, и рванул к выходу. Леший в ужасе стоял, не представляя, что предпринять. Он был вполне готов ударить по наглому, равнодушному и даже презрительному лицу Готье кулаком, припечатать его к стене, может быть, даже убить. Но Ингрид бежала за ним, как бездомный щенок, она кричала, просила, умоляла вернуться, и ударить его сейчас было то же самое, что ударить ее. Леший с ужасом смотрел на то, как женщина, ради которой он готов на все, валяется в ногах у ничтожества. Он ничего не понимал.
— Если ты уйдешь, я покончу с собой! — крикнула она в припадке.
Готье обернулся и остановился. Возникла длинная пауза, после которой Готье вдруг подался вперед и отвесил Ингрид звонкую пощечину.
— Дура! — спокойно сказал он.
Ингрид схватилась за горящую щеку:
— Готье, я…
— Ты не покончишь с собой. А если попытаешься, чтобы вызвать у меня какое-нибудь нелепое чувство вины, имей в виду — мне это безразлично. Я сейчас уйду и больше не вернусь никогда. Ты можешь делать со своей жизнью все, что пожелаешь. Ты меня поняла? — Он приблизился к ней, взял ее лицо за подбородок, посмотрел ей в глаза.