Байрон обернулся.
— Знаю, — вздохнул он.
— Перемирие? — спросила Ребекка, протягивая руку.
— Нам еще придется говорить, — предупредил Байрон.
— Я больше не выпущу твою руку: ни в туннеле, ни в городе мертвых, — пообещала она и добавила дрогнувшим голосом: — Я сделаю все, чтобы ни в кого из нас не стреляли.
Байрон взял ее руку, но не пожал, а притянул Ребекку к себе и порывисто обнял.
— Ты ни в чем не виновата. Ты не знала, что в тебя будут стрелять. И я не знал, что мне придется выстрелить в охранников Чарли… Я не представляю, что делал бы, если бы потерял тебя.
Ребекка могла бы повторить то же самое. Ей было очень уютно в его объятиях, но он осторожно разжал руки и направился к двери отцовской комнаты.
— Идем. Посмотрим, что оставил нам мой отец.
Войдя, Байрон бросил свою куртку на кровать и огляделся по сторонам. Возле кровати стоял почерневший сундук. Он переходил из поколения в поколение. Крышка запиралась на помятую и поцарапанную латунную задвижку. Несколько пятен на стенках свидетельствовали о том, что сундук успел побывать в воде. Байрон опустился на колени, отодвинул задвижку и поднял крышку.
Внутри оказался старый черный саквояж — непременная принадлежность врачей девятнадцатого и первой половины двадцатого века. Рядом с ним лежала небольшая деревянная шкатулка. В ней Байрон и Ребекка нашли два старых крупнокалиберных пистолета и несколько жутковатых на вид ножей в чехлах.
В сундуке была еще одна коробка — металлическая, заполненная идентификационными карточками, значками и пластиковыми браслетами различных больниц. Внизу была записка, написанная отцовской рукой: «Если понадобятся новые, обратись к Крису».
Ребекка опустилась на пол рядом с Байроном.
— А это зачем? — удивилась она.
— На тот случай, если кто-то из жителей Клейсвилла умер в другом месте, мне нужно забрать его тело, а времени на писанину нет, — объяснил Байрон. — Есть и другие способы.
Он рассказал ей об Алисии и пузырьках, вызывающих временную смерть. От всего этого Ребекку пробрала дрожь.
Если они не найдут Дайшу, она будет убивать все новых и новых людей. Любой уроженец Клейсвилла, похороненный в другом месте, обязательно встанет и начнет множить смерти. Ребекка только сейчас начинала понимать, какая ответственность легла на ее плечи. Ей предстояло делать то, что все эти годы делала Мэйлин, — удерживать мертвых в могилах и возвращать их назад, если они вдруг встанут. А люди жили себе, не подозревая о существовании договора. Они не знали, что где-то есть неприметный городишко Клейсвилл, и не верили ни во что подобное. Они имели на это полное право, а вот Ребекка не имела права их подвести.
«Но прежде всего я не имею права подводить Байрона», — подумала она.
Во всем мире он был единственным человеком, кому она могла доверять, и единственным мужчиной, которого она любила. Признаваться в этом она не хотела даже самой себе и потому годами бегала от него, допуская лишь редкие ночи близости с ним. Но теперь ей было некуда бежать.
Ребекка не знала, плакать ей или смеяться. Возможно, ни то и ни другое, а просто признать факт, который она столько лет упорно отрицала: она полюбила Байрона Монтгомери с первого взгляда и любила его всю свою жизнь.
«Неужели это из-за нашей миссии?»
Она очнулась от своих мыслей и увидела, что Байрон внимательно смотрит на нее. Он чего-то ждал. Нет, не чего-то. Он ждал ее… почти десять лет.
— Прости меня, — прошептала она.
Байрон покачал головой.
— Как они справлялись со своей миссией?
— Так же, как будем справляться и мы, — сказала Ребекка, сжимая его руку.
Они смотрели то друг на друга, то на старый черный саквояж. Наконец Байрон не без трепета раскрыл его. Внутри не было ничего ошеломляющего. Металлическая коробка со шприцами, какие существовали до появления «одноразок». Бинты, антибиотики, стерильная марля, небольшой скальпель, антисептическая мазь, перекись и множество других лекарств и предметов медицинского обихода. Частично старые, но в основном вполне современные.
На самом дне саквояжа лежал конверт.
— Открой, — попросил Байрон.
Ребекка открыла конверт, достала сложенный листок и прочла вслух:
— «С Алисией можно расплачиваться и лекарствами». Ты что-нибудь понимаешь?
— Понимаю.
Ребекка перевернула листок и нашла другую надпись:
— «Шприцы их остановят. Применять в крайних случаях».
— Когда мертвец пытается тебя убить, это всегда крайний случай, — усмехнулся Байрон. — Разве не так?
— Я вообще ничего не понимаю, — пожала плечами Ребекка.
Байрон взял у нее листок, вгляделся в слова, затем поднес к лампе. Ребекка успела заметить водяной знак.
— Это не отцовский почерк, — сказал Байрон. — Тогда чей? Его деда? Или более далекого предка?
Он передал листок Ребекке, а она вложила старинную записку обратно в конверт.
Последним предметом, извлеченным со дна сундука, оказалась толстая папка с завязками, на этикетке которой значилось: МИСТЕР С. Байрон развязал тесемки. Внутри лежали две общие тетради с пожелтевшими страницами, письма, газетные вырезки и несколько газет.
— Возможно, мы нашли ответы, о которых говорил отец.
Байрон вынул аккуратно вырезанную газетную статью с крупным заголовком: «ЖЕРТВАМИ ПУМЫ СТАЛИ ТРОЕ ЧЕЛОВЕК». Читать статью не хотелось. Он раскрыл незапечатанный конверт. Там лежали самые разные бумаги. Байрон вынимал их и по одной передавал Ребекке. Это были чеки на купленное оружие, патроны и пару женских сапог седьмого размера. [1]
Байрон подавал ей все новые бумажки с непонятными записями. На одном клочке значилось: «Для Алисии». Листок побольше содержал вопросы и ответы: «Человек? Нет. Возраст? Определить не представляется возможным. Одежду носит сообразно своим вкусам, а не эпохи, к которой относится». Далее — опять клочок с торопливой записью: «У Алисии имеются скрытые мотивы». Попадались и более длинные записи, перемежающиеся с газетными заметками, набранными мелким шрифтом. Все это требовало времени, которого у них обоих не было.
Ребекка откровенно зевала. Заметив это, Байрон сложил все бумаги обратно в папку и убрал ее во фланелевый рюкзак.
— Ты что? Я совсем не устала, — попыталась возразить Ребекка.
— Устала, и еще как.
Байрон смотрел на нее, пока она молча не кивнула. Потом Ребекка встала и потянулась, разминая затекшую спину.
— Пойдем домой, — сказала она.
Байрону удалось скрыть удивление. От комментариев он воздержался, за что Ребекка была ему благодарна. Даже после того, как они сблизились, она никогда не говорила «мы» и не называла место своего обитания «домом».