— Ты прав, но… люди умирают.
— А много ли от нас проку, если мы уже почти ничего не соображаем? Сама посуди: члены городского совета сейчас спят. Ты еще не успела привыкнуть к смене часового пояса. И вообще толком не отдохнула. Да и я тоже. Какие сейчас из нас помощники? Давай не будем разыгрывать из себя суперменов. Выспимся и продолжим.
Ребекка нехотя встала.
— Я все-таки схожу в душ. Я быстро.
«А как же платье? Такие наряды без служанки никак не снимешь».
— Би, расстегни мне платье.
Ребекка щелкнула застежкой на груди и сняла верхнюю часть платья. Нижняя застегивалась сзади. Ребекка откинула волосы на плечо и застыла, моргая уставшими глазами.
Первое же прикосновение его руки заставило ее шумно втянуть воздух. Они оба на мгновение застыли. Ребекка была уверена, что Байрон слышал, как колотится ее сердце. Потом он принялся аккуратно расстегивать целый ряд маленьких крючков, шедших вдоль спины. С каждым расстегнутым крючком она все сильнее сжимала в руках подол платья.
Когда платье было расстегнуто до конца, Байрон нежно поцеловал ее в затылок. Ребекка вздрогнула и посмотрела на него через плечо.
«Ну что же ты трусишь? Скажи ему».
Она снова глотнула воздуха, отошла и побежала наверх.
Наверху зашумела вода. Байрону хотелось подняться на второй этаж, и в то же время эта мысль казалась ему глупой. В отличие от Ребекки он не терзался вопросом, почему они вместе. Главное, что они теперь вместе. Он ждал ее всю свою взрослую жизнь, но знай он о миссии Хранительниц и Гробовщиков, то скорее бы отказался от Ребекки, чем подверг ее опасности. А вот у нее не было выбора. Они оба стали частью договора, который, по сути, насильно соединил их до самой смерти. Эта перемена не сказалась на характере Ребекки. Ей по-прежнему не хотелось признаваться в своих чувствах. Миссия Хранительницы не могла мгновенно снять все ее страхи и изменить привычки, сложившиеся годами. Ребекке все еще не верилось, что теперь она никуда не уедет из Клейсвилла. Как и много лет назад, тень Эллы продолжала стоять между ней и Байроном. Ребекка настолько боялась потерять дорогих для себя людей, что ей было легче отрицать свою любовь к ним. Но он любил эту женщину со всеми ее противоречиями. И теперь ей суждено всю оставшуюся жизнь подвергаться опасности. И неизвестно, где ей сейчас опаснее: в мире мертвых или в Клейсвилле, где орудует мертвая девчонка, убивающая живых? В обоих мирах Ребекка была мишенью.
«Отец, как ты справлялся со всем этим?»
За пару дней жизнь Байрона коренным образом изменилась. Он получил то, чего хотел больше всего на свете, — будущее рядом с Ребеккой. Но подарив ему радость, судьба подкинула и опасностей, о которых он даже не догадывался. Байрон проверил, надежно ли заперты все двери, затем встал возле эркера в гостиной. За стеклами было темно, и там вполне могла прятаться Дайша. Стоит где-нибудь в десяти шагах, а он и не догадывается. Или сейчас она убивает ни в чем не повинного человека. Сколько еще людей станут ее жертвами, прежде чем они вернут ее в мир мертвых?
Байрон достал папку, вынул из нее общую тетрадь и стал читать.
«Ничего подобного не случилось бы, если бы Мэй знала о смерти Лили. Кем надо быть, чтобы скрывать смерть своей жены? Лили не похоронили надлежащим образом, и поэтому она вернулась. Мэй не находит себе места».
Байрон перевернул несколько страниц.
«Чарли отказался назвать нам причину гнева Алисии. От нее самой тоже слова не вытянешь. Несколько раз она направляла меня по ложному пути, но в большинстве случаев ее сведения достоверны и полезны…»
Тетрадь не была толстой, но число тайн, хранящихся на ее страницах, просто ошеломляло. Байрон стал листать дальше, выискивая записи, где упоминалось бы имя Чарли.
«Ник просто болван. Если бы он мог, то позволил бы священникам переселяться сюда, ничего не сообщая им о договоре. В его аргументах нет ни капли логики. Мне он сказал: „Когда наши жители заводят детей, им никто не рассказывает про договор. Так почему приезжие священники должны о нем знать?“ Он забыл, что жители заперты в пределах Клейсвилла, а приезжие — нет. Если они не родились здесь, то могут свободно приезжать и уезжать.
Я рассказал Энн о скандале, вспыхнувшем на заседании. Она снова заговорила о детях. Гробовщики могут не ждать согласия городского совета и заводить детей, когда пожелают. Как я передам все это своему сыну? И как скажу „нет“, глядя Энн в глаза?»
Байрон не слышал, как Ребекка вышла из душа. Она спустилась на несколько ступенек и теперь смотрела на него. На ней была длинная ночная сорочка. Она торопилась и не стала вытирать волосы, отчего весь верх был мокрым.
— Душ свободен, — сказала она.
Байрону хотелось взбежать по ступеням наверх, но он слишком хорошо помнил их прошлые встречи.
— Сейчас дочитаю и пойду, — сказал он и стал читать дальше.
«Мэй поняла, почему Элла это сделала, но не захотела мне говорить. Я видел, как она смотрела на Эллу. Она знает притягательность мира Чарли. Мне этого не понять, но она говорит, что тот мир ей видится совсем по-иному, чем мне.
Иногда я мечтаю убить Чарли».
Байрон перелистал еще несколько страниц.
«Мэй укушена. Я хотел убить этого мертвого мерзавца. Обиднее всего, она не обращает внимания, что они — чудовища. Впускает их к себе в дом, сажает за свой стол… Иногда я теряю с ней общий язык. По-моему, Мэй временами забывает, что она сама — живой человек, а не ходячий мертвец. Я боюсь, что однажды кто-нибудь из них убьет ее. Они способны перебить всех нас. У Мэй на все один ответ: я чересчур переживаю. Но я для того и живу, чтобы ее защищать. Это моя работа».
Байрон закрыл тетрадь, убрал в папку и пошел наверх.
Мертвецы не подчинялись никаким правилам. Если они пробуждались и восставали из мертвых, жители Клейсвилла оказывались беззащитными. Оживший мертвец мог проникнуть в любой дом. И делал это. Хрупкая с виду Дайша вошла в этот дом и убила Мэйлин. Потом побывала в доме Байрона и укусила его отца. А они даже не знают, где она сейчас.
Что, если эта девчонка придет сюда опять, когда Ребекка будет одна? Эта мысль тревожила Байрона, пока он плескался в душе. Он не стал задерживаться: торопливо вытерся, кое-как вытер волосы и натянул джинсы.
Ребекка стояла в проеме своей двери и смотрела на него. Должно быть, она приняла какое-то решение, раз перенесла фланелевый рюкзак к себе в комнату и поставила возле двери.
— Ты останешься со мной? — спросила она.
Байрон подошел и встал напротив. История повторялась. Так было все эти годы: один взгляд Ребекки, и Байрон принадлежал ей безраздельно. И всегда за словами приглашения не было никаких других слов. Их он слышал от нее в разных домах и разных городах. Но Ребекка никогда не признавалась, что он для нее хоть что-то значит и их отношения — тоже.