Поскольку Сэндвелл, казалось, удовлетворен, Айк не стал возражать. Все считали, что он повел солдат против своих бывших захватчиков с целью отомстить. Айк оставил попытки растолковать, что, на его взгляд, армия тоже ведет захватническую войну. Ненависть в его уравнение не вписывалась. Она была ни при чем, иначе Айк давно бы уничтожил себя. Его вело только любопытство.
Айк и сам не заметил, как шагнул прочь от собеседника, ища защиты от солнечных лучей. Поймав на себе взгляд Сэндвелла, он остановился.
— Ты — не из этого мира. — Сэндвелл улыбался. — Думаю, ты и сам понимаешь.
Он был сама доброжелательность.
— Я уеду, как только меня отпустят, — сказал Айк. — Мне нужно отмыть свое имя. А потом опять за работу.
— Ты в точности, как Бранч. Но тут все не так просто. Суд липовый. А угроза хейдлов в прошлом. Они ушли.
— Не будьте так уверены.
— Все зависит от взглядов. Люди хотят, чтобы дракон был убит. Это значит, у нас теперь нет надобности в неудобных людях и бунтарях. Не нужны нам проблемы, разочарования и беспокойство. Вы нас пугаете. Вы похожи на хейдлов. Нам не нужны напоминания о прошлом. Год или два назад суд принял бы во внимание твои способности и ценность в боевой обстановке. А теперь им нужен корабль без течи. Дисциплина и порядок.
Сэндвелл небрежно продолжил:
— Короче говоря, ты покойник. Не принимай это как личное. Твое дело — не единственное. Армия хочет очистить свои ряды от всего сомнительного и неприятного. Ваше время прошло. Разведчики и партизаны уходят. Так всегда бывает, когда война кончается. Весенняя уборка.
«Бумажная посуда», — вспомнил Айк слова Бранча. Следовало знать или предвидеть, что чистка неизбежна. Такая простая правда. Но Айк оказался не готов ее услышать. Он почувствовал боль и даже некоторое облегчение: оказывается, он еще способен чувствовать.
— Бранч уломал тебя положиться на снисхождение суда, — констатировал Сэндвелл.
— Что еще он вам рассказал? — Айк чувствовал себя невесомым, как сухой лист.
— Бранч-то? Мы с ним не виделись со времен Боснии. Нашу встречу устроил один из моих помощников. Бранч уверен, что ты тут встречаешься с поверенным, хорошим знакомым его знакомого. С посредником.
«К чему такая сложность?» — думал Айк.
— Большого полета фантазии тут не требуется, — продолжал Сэндвелл. — На что же тебе рассчитывать, если не на снисхождение? Но, как я уже сказал, это не реально. Твое дело решено.
Его тон — не насмешливый и не сочувственный — говорил Айку, что надежды нет. Не стоит терять время, спрашивать о решении. Он просто спросил, какое его ждет наказание.
— Двадцать лет, — сообщил Сэндвелл. — Тюрьма Ливенворт.
Айку показалось, что небо раскололось на куски. Не думать, приказал он себе. Не чувствовать. Однако солнце поднялось и душило Айка его собственной тенью. Он видел под ногами свой изломанный силуэт.
Сэндвелл терпеливо ждал.
— Вы пришли полюбоваться, как я умираю? — решился Айк.
— Я пришел дать тебе шанс. — Сэндвелл протянул визитную карточку. На ней стояло имя: «Монтгомери Шоут». Ни должности, ни адреса. — Позвони этому человеку. У него есть для тебя работа.
— Какая еще работа?
— Мистер Шоут сам тебе расскажет. Главное, что работать придется глубоко — никакой закон до тебя не докопается. Есть зоны, где не действует экстрадиция. Там тебя не достанут. Только действовать нужно немедленно.
— Вы работаете на него? — спросил Айк.
«Притормози, — сказал он себе, — возьми след, отыщи отправную точку и иди».
Сэндвелл был непроницаем.
— Меня попросили найти человека с определенными навыками. Мне повезло, что я нашел тебя в таком затрудненном положении.
Тоже своего рода информация. Значит, и Сэндвелл, и Шоут замешаны в чем-то противозаконном, или тайном, или просто опасном — так или иначе, но для чего-то понадобилось устроить секретную встречу в воскресное утро.
— Бранчу вы не сказали, — заметил Айк.
Ему это не нравилось. Речь шла не о том, чтобы получить разрешение Бранча, а о его, Айка, будущем. Убежать — значит навсегда вычеркнуть армию из своей жизни.
Сэндвелл не извинялся.
— Можешь не осторожничать, — сказал он, — если ты решишься, тебя объявят в розыск. И первое, что они сделают, — допросят тех, кто был с тобой близок. Мой тебе совет: не нужно их компрометировать. Не звони Бранчу. У него и так проблем хватает.
— Значит, мне нужно исчезнуть? Словно меня и не было?
Сэндвелл улыбнулся:
— Тебя и так никогда не было.
Нет ничего сильней, чем это притяжение бездны.
Жюль Верн.
Путешествие к центру Земли
Манхэттен
Али была в сандалиях и легком платье, словно надеялась оттянуть этим приход зимы. Охранник отметил имя в списке, поворчал, что она слишком рано — других, мол, еще нет, но все-таки провел ее через металлодетектор. Выпалил пару указаний. И она осталась одна в музее искусств Метрополитен.
С чувством, что она единственный человек на земле, Али остановилась у маленького полотна Пикассо. Потом у огромной картины Бирштадта с видом Йеллоустоунского национального парка. Подошла к главной экспозиции, которая называлась «Дары преисподней». Подзаголовок гласил: «Искусство секонд-хэнд». Посвященная изделиям преисподней, выставка демонстрировала в основном предметы, которые вновь оказались наверху благодаря солдатам или шахтерам. Почти все экспонаты были когда-то так или иначе похищены у людей. Отсюда и название.
Корделия Дженьюэри назначила Али встречу, и та пришла заранее — отчасти полюбоваться музеем, отчасти посмотреть, на что способен homo hadalis. Или на что не способен. Идея выставки была такова: homo hadalis — запасливые воришки ростом с человека. Порождение подземного мира, они веками воруют у людей их изобретения. От древних горшков до пластиковых бутылок из-под кока-колы, от вудуистских амулетов до фарфоровых статуэток династии Тан, от архимедовых винтов до скульптур Микеланджело, считавшихся утраченными.
Кроме творений человеческих рук были также изделия из людей. Али подошла к известному «Надувному мячу», сшитому из разноцветных лоскутов человеческой кожи. Назначения его никто не знал, но окаменевшая идеальная сфера была для гомо сапиенс зрелищем оскорбительным: уж очень цинично ее создатель использовал расовые различия представителей этого вида — словно речь шла о лоскутах ткани.
Гораздо интереснее был кусок камня, выломанный из какой-то подземной стены. Его покрывали неизвестные письмена, почти каллиграфические. Организаторы, по-видимому, считали, что надпись сделана человеком, а потом попала в подземный мир, потому и включили ее в экспозицию. Задумчиво рассматривая каменную плиту, Али засомневалась. Надпись не походила ни на что, виденное ею раньше.