Вера Уоллах, вспомнила Али. Врач из Новой Зеландии. Она в одиночку противостояла и Церкви, и никарагуанским властям, настояв на введении контроля над рождаемостью. Против нее были штыки и распятия, и все же Вера принесла беднякам спасение — презервативы.
— Да, — проворчал худой мужчина, — время унылое. Почему сейчас?
Хоук, математик. Али видела, как он развлекался с картой, на которой материки были как бы вывернуты наизнанку и видны изнутри.
— И всегда-то так, — сказала Дженьюэри, недовольная его сарказмом, — Томас вечно нам навязывает таким манером свои тайны.
— Могло быть и хуже, — прокомментировал Pay, другой нобелевский лауреат.
Родился в Индии, в штате Уттар Прадеш, в семье неприкасаемых и ухитрился попасть в нижнюю палату индийского парламента. Там он много лет был спикером от своей партии.
Позже Pay почти решил уйти от мира, отказаться от своего имени — и одежды — и встать на путь садху, отшельника, живущего подаянием: горстка риса в день.
Томас дал им еще несколько минут — поприветствовать друг друга и побранить его самого. Дженьюэри продолжала шепотом рассказывать Али о присутствующих. Вот Мустафа, александриец из древнего коптского рода; его мать ведет род от самого Цезаря. Христианин по вероисповеданию, он отлично разбирался в шариате — мусульманском законодательстве — и один из немногих умел объяснить его людям Запада. Мустафа страдал от эмфиземы и мог говорить только обрывочными фразами.
На противоположном конце стола сидел промышленник Фоули, сколотивший помимо основного состояния несколько побочных: одно — на пенициллине во время корейской войны, другое — на плазме и крови; потом он увлекся борьбой за гражданские права и облагодетельствовал нескольких страдальцев. Сейчас он спорил о чем-то с астронавтом Бадом Персивелом. Али вспомнила и его историю: сделав свой первый шаг по Луне, Персивел отправился на Арарат искать Ноев ковчег, обнаружил геологические свидетельства того, что много веков назад воды Красного моря действительно расступились, а потом изучал прочие бредовые идеи.
Ясно — «Беовульф» состоит из кучки анархистов и неудачников.
Наконец все успокоились. Наступила очередь Томаса.
— Я счастлив иметь таких друзей, — сказал он Али. Она удивилась. Слушали все, но обращался иезуит именно к ней. — Редкие души. Много-много лет во время моих странствий я наслаждался их обществом. Каждый из присутствующих немало потрудился, чтобы отвратить человечество от наиболее разрушительных идей. Их награда… — Томас криво улыбнулся, — это их призвание.
Последнее слово он употребил не случайно. Видно, каким-то образом прознал, что монахиня не тверда в своем обете. Но ведь ее призвание не ослабло, только… изменилось.
— Мы прожили достаточно долго, чтобы понять: зло — реально и не случайно, — продолжал Томас. — И последние годы мы пытались его найти. Мы поддерживали друг друга, собирали вместе наши знания и плоды наблюдений. Это было нетрудно.
Казалось, действительно просто. Немолодые люди посвящают свободное время борьбе со злом.
— Наше самое сильное оружие — знания, — добавил Томас.
— Значит, вы — научный кружок, — сказала Али.
— Мы — рыцари круглого стола, и даже более того, — ответил Томас. Некоторые заулыбались. — Видите ли, я намерен найти Сатану. — Иезуит встретился глазами с Али, и монахиня поняла, что он не шутит. Как и остальные.
Али не сдержалась:
— Найти черта?
Группа нобелевских лауреатов и книжников свела поиски Зла к игре в прятки!
— Черт, — с трудом выдохнул египтянин Мустафа, — бабьи сказки!
— Не черта, а Сатану, — поправила Дженьюэри.
Теперь все смотрели на Али. Никто не спрашивал, почему она здесь — значит, им про нее известно. Неспроста Томас знает о ее планах поездки в Аравию, об изучении доисламской письменности, о поисках протоязыка. Члены общества собирали об Али информацию. Ее хотят завербовать. Что же здесь происходит? Чего ради Дженьюэри втянула ее в это дело?
— Сатану? — переспросила Али.
— Именно, — подтвердила сенатор. — Такова наша главная цель. И это — реальность.
— О какой реальности вы говорите? О черте, который является недоедающим и недосыпающим монахам? Или о бунтаре, описанном Мильтоном?
— Успокойся, — сказала Дженьюэри. — Мы, может быть, и старые, но не глупые. Сатана — понятие растяжимое. В данном случае оно отражает наши представления о централизованном руководстве хейдлов. Назовем его как угодно — верховным вождем, главнокомандующим, Чингисханом или Аттилой. А возможно, тут действует совет мудрецов или полководцев. Такая концепция вполне логична.
Али предпочла отмолчаться.
— Конечно, это слова, не более, — снова вступил Томас. — Наименование «Сатана» относится к историческому персонажу. К недостающему звену между нашими сказками про ад и геологически подтвержденным фактом его реальности. Подумайте сами. Если существовал исторический Христос, почему не мог существовать исторический Сатана? Подумайте — что такое ад? Недавние события говорят нам, что старые предания лгали — и в то же время говорили правду. Преисподняя полна вовсе не мертвых душ и демонов, однако там действительно есть люди-узники, а также местное население, которое до недавнего времени яростно отстаивало свою территорию. И хотя тысячи и тысячи лет хейдлов демонизировали в человеческом фольклоре, они, по-видимому, очень похожи на нас. У них, как вы знаете, есть письменность, во всяком случае была. Судя по руинам, они создали выдающуюся цивилизацию. Возможно, у них даже есть душа.
Али не могла поверить, что такое говорит священник. Права человека — это одно, а Божья благодать — совсем другое. Даже если у хейдлов есть генетическое родство с людьми, возможность наличия у них души маловероятна с точки зрения теологии. Церковь не признает души у животных, даже у высших приматов. Только человека ждет Спасение.
— Никак не пойму, — сказала Али. — Вы пытаетесь найти существо, называемое Сатаной?
Никто не возразил.
— Но зачем?
— Ради мира, — сказал Линч. — Если он — верховный вождь и с ним можно вступить в переговоры, мы попробуем добиться вечного мира.
— Ради знаний, — сказал Pay. — Представьте только, что он может знать, куда может нас повести.
— А если он военный преступник, — вступил Элиас, который и тут оставался солдатом, — тогда ради справедливости. Ради наказания.
— Так или иначе, — заключила Дженьюэри, — мы стремимся принести свет во тьму. Или тьму в свет.
Так наивно. Так по-детски. Так притягательно и исполнено надежды. И почти убедительно — гипотетически. Новый Нюрнбергский процесс — для царя преисподней. Али погрустнела. Конечно, их втянут в сражение с ветряными мельницами. Томас притащил их всех обратно в мир, из которого они почти уже ушли.