Она удивилась — его плечо как раз поместилось в ее руке. Чтобы прийти в себя, Али похлопала по лицу влажной салфеткой.
— Жить будешь, — сказала она Айку.
Потом отошла чуть поодаль и села. Остаток ночи она провела в обнимку с обрезом — охраняла Айка, пока тот не вернулся к жизни.
Я — тоже муха:
Мой краток век.
А чем ты, муха,
Не человек?
Уильям Блейк.
Муха [22]
Медицинский научный центр,
Университет штата Колорадо, Денвер
Доктор Ямомото, улыбаясь, вышла из лифта.
— Доброе утро, — поздоровалась она с уборщиком, вытирающим натекшую с потолка лужу.
— Что-то солнца не видно, — проворчал он.
Снаружи бушевала настоящая буря: метровые сугробы, температура — минус девять. Они тут, в университете, как в осаде. Сегодня в лабораторию больше никто не придет.
Ночной охранник все еще был на месте, дремал. Доктор отправила его в комнату отдыха — перекусить и отдохнуть.
— До обеда можете не приходить, — сказала доктор. — Я и сама справлюсь. Сегодня больше никого не будет.
В последнее время она ко всем проявляла материнскую заботу. Волосы у молодой женщины стали гуще, на щеках играл румянец. «Вся ушла в утробу», — говорил ее муж. Еще три месяца.
Проект «Цифровой Сатана» близился к завершению. Лабораторию усеивали пакеты от еды, двухлитровые пластиковые бутылки от газировки — из них получаются удобные стаканчики для карандашей, окаменевшие остатки угощений от дней рождения. Доска объявлений была покрыта приколотыми кое-как снимками сотрудников лаборатории, вырезками из статей и в последние дни объявлениями о найме — здесь и за границей.
Ямомото вошла, не надев ни перчаток, ни маски. Все привычные обряды — побоку. Еще один признак того, что проект скоро закончится. В коробках из-под фаст-фуда валялись всякие пузырьки. Из компьютерных чипов, сгоревших за последние месяцы, кто-то соорудил крутящуюся подвеску.
Второй криомикротом продолжал выдавать нескончаемое убаюкивающее «ш-шш, ш-шш, ш-шш».
Если не считать головы, молодая самка хейдла уже не существовала. Зато теперь ее оживят с помощью мыши, на компьютере. Ее ждет электронное бессмертие. Везде, где только есть компьютер, можно будет воссоздать физический облик Доун. В каком-то смысле ее душа обретается в машине.
Последние недели Ямомото мучили кошмары. Ей снилась Доун. Девочка падала с утеса или тонула в море, а доктор пыталась до нее дотянуться и спасти. Другим сотрудникам снились похожие сны. Синдром долгой изоляции — определили коллеги. А Доун стала частью их компании. Им будет ее не хватать.
От хейдла оставались только верхние две трети черепа. Процесс шел медленно. Второй криомикротом был откалиброван для выполнения самых тонких срезов. Мозг — наиболее интересная часть исследования. Ученые надеялись, что смогут понять процессы восприятия и познания — то есть, по сути, заставить заговорить мертвое сознание. Следующие десять недель им только и остается нянчиться с этой колбасорезкой. Нужно запастись терпением — то есть диетической колой и солеными шуточками.
Ямомото подошла к металлическому столу. В кубе замороженного голубого геля верхняя часть черепа Доун казалась совершенно белой. Как луна в куске неба. От верхней и боковых сторон куба отходили электроды. Внизу работало лезвие; камера все фиксировала. Лезвие уже срезало нижнюю челюсть и теперь двигалось взад-вперед в районе верхних зубов, продвигаясь к носовой полости. Большей части носа и изрезанных мочек уже не было. Что же касается внутренних органов, то удалили большую часть продолговатого мозга, идущего вверх от спинного. Почти весь мозжечок, отвечающий за двигательные функции, уже переведен в биты и байты. Пока никаких повреждений или отклонений не обнаружили. Для мертвого мозга все ткани были в отличном состоянии, практически жизнеспособные. Ученые не переставали удивляться. «Мне бы так сохраниться после смерти», — сострил кто-то.
Становилось все интереснее. Нейрохирурги, специалисты по мозгу, ученые, изучающие когнитивные процессы, звонили или писали по электронной почте со всей страны, желая быть в курсе событий.
Некоторые части мозга — уже пройденные, как, например, мозжечок, — были вполне типичны для млекопитающих. Можно понять, что делает зверя зверем, но нельзя понять, что делает хейдла хейдлом.
Доун больше не будет трупом подземного животного. Начиная со структур головного мозга она снова станет сама собой. Можно будет воссоздать ее личность, процессы мышления, речевую деятельность, эмоции, привычки, инстинкты. Говоря кратко, люди посмотрят на мир глазами Доун. Это как сажать звездолет на чужой планете. Более того, это как впервые взять интервью у инопланетянки и расспросить, о чем та думает.
Ямомото взялась за электроды; она перебирала те, что выходили справа, и аккуратно складывала их на стол. До сих пор оставалось загадкой, почему мозг Доун генерирует слабые электрические импульсы. На диаграмме должна была быть ровная линия, но время от времени на ней появлялись небольшие зубцы. Так продолжалось несколько месяцев. Что ж, если подождать достаточно долго, то, наверное, электроды зафиксируют такой сигнал и у порции фруктового желе.
Ямомото стала разбирать электроды с чувством, будто расплетает косички ребенку. Она остановилась, всматриваясь через голубой гель в то, что осталось от лица хейдла.
— Доброе утро, — сказала доктор.
Голова открыла глаза.
* * *
Pay и Бад Персивел отыскали Веру в международном аэропорту Денвера. Она примеряла шляпу в магазине ковбойской одежды. Трудно придумать лучшее противоядие против тьмы, охватившей разум. У каждого свое мнение, свой страх, свое решение. И никто не знает, что происходит там, внизу, что окажется там и в каком мире будут потом расти дети. Здесь, в огромном помещении, похожем на шатер, наполненный светом и простором, можно обо всем забыть и просто есть мороженое. Или примерять ковбойскую шляпу.
— Мне идет? — поинтересовалась Вера.
Pay поднял свой портфель и изобразил аплодисменты. Персивел сказал:
— Я убит!
— Вы прилетели вместе? — спросила она.
— Из Лондона через Цинциннати, — сообщил Персивел.
— Из Мехико, — ответил Pay. — Столкнулись в вестибюле.
— Я боялась, что никто не явится, — сказала Вера. — Впрочем, наверное, уже поздно.
— Ты позвала, и мы явились, — отозвался Персивел. — Мы же команда.
Его брюшко и ненавистные ему очки только подчеркивали галантность бывшего астронавта. Pay взглянул на часы: