Валендреа остался сидеть и протянул руку с перстнем для поцелуя.
Нгови находился примерно в середине процессии. Когда пришла его очередь, африканец опустился на одно колено и приблизил лицо к перстню. Валендреа заметил, что его губы не коснулись золота. Затем Нгови поднялся и отошел.
— А поздравления? — спросил Валендреа.
Нгови остановился и обернулся:
— Пусть ваше избрание станет единственной наградой для вас.
Как же хотелось Валендреа проучить этого самоуверенного сукиного сына! Но сейчас не время и не место. Может быть, Нгови специально намеревался спровоцировать его на проявление высокомерия? Поэтому он сдержался и просто ответил:
— Будем считать это пожеланием успехов.
— Разумеется.
Когда от алтаря отошел последний кардинал, Валендреа величественно поднялся:
— Благодарю всех. Я сделаю все, что в моих силах, для матери-церкви. А теперь пора предстать перед народом.
Он проследовал по центральному нефу капеллы через отделанный мрамором вход и вышел из главных дверей капеллы. Направился в базилику, миновал герцогские и королевские залы. Этот путь понравился ему, громадные живописные изображения на стенах, мимо которых он проходил, показывали превосходство папской власти над властью светской.
Он вошел в галерею.
С момента его избрания прошло около часа, и волна слухов уже достигла апогея. Из Сикстинской капеллы успели распространиться самые противоречивые сведения, и теперь никто не мог сказать что-то наверняка.
Валендреа намеревался и дальше поддерживать это состояние. Неопределенность может стать мощным оружием, если, конечно, эта неопределенность всегда будет исходить от него самого. Одно выбранное им имя вызовет множество кривотолков. Даже величайшие папы-воители и богословы-дипломаты, побеждавшие на выборах в течение последнего столетия, не отваживались на такой шаг!
Валендреа сделал несколько шагов и оказался в нише, ведущей на балкон. Но пока он не станет выходить. Сначала должен появиться кардинал-архивариус — как старший из кардиналов-деканов, и только после него — Папа в сопровождении президента священной коллегии и кардинала-камерленго.
Он подошел ближе к архивариусу и, стоя у самой балконной двери, зловеще прошептал:
— Я же говорил вам, ваше преосвященство, что я подожду. А теперь исполняйте свою последнюю обязанность.
В глазах старика ничего не отразилось. Видимо, он уже знал, что его ждет.
Не проронив более ни слова, кардинал шагнул на балкон.
Послышался восторженный рев пятисоттысячной толпы.
У балюстрады стоял микрофон, и, подойдя к нему, архивариус произнес:
— Annuntio vobis gauduium magnum.
Это объявление полагалось делать по-латыни, но Валендреа прекрасно знал перевод.
«У нас есть Папа».
Толпа радостно загудела. Валендреа не видел зрителей, но ощущал их присутствие. Кардинал-архивариус снова заговорил в микрофон:
— Cardinalem Sanctae Romanae Ecclesiae… Валендреа.
Раздались оглушительные приветствия. На престол святого Петра вновь вернулся итальянец. Крики Viva, Viva становились все громче.
Архивариус обернулся, и Валендреа поймал его ледяной взгляд. Старик был явно не согласен с тем, что ему приходилось говорить. Он снова повернулся к микрофону:
— Qui Sibi Imposiut Nomen…
Слова отдавались эхом над всей площадью.
— …Избранное им имя — Петр Второй.
По огромной площади прокатилось эхо, как будто стоящие на колоннаде статуи заговорили, удивленно переспрашивая друг друга, не ослышались ли они. Какое-то мгновение толпа привыкала к имени, и лишь затем люди поняли.
Приветствия зазвучали еще громче.
Валендреа двинулся к выходу на балкон, но вдруг заметил, что его сопровождает только один кардинал. Он обернулся. Нгови не тронулся с места.
— А вы идете?
— Нет.
— Но это обязанность камерленго.
— Это позор.
Валендреа прищурил глаза:
— Я стерпел вашу дерзость в капелле. Не испытывайте мое терпение еще раз.
— А что вы мне сделаете? Заключите в тюрьму? Лишите собственности? Отнимете титул? Сейчас не Средние века.
Стоящий рядом кардинал выглядел растерянным. Это был один из его преданных сторонников, так что Валендреа было нужно продемонстрировать свою силу.
— Я накажу вас позже, Нгови.
— А Господь накажет вас.
Африканец повернулся и удалился прочь.
Но Валендреа не собирался лишать себя триумфа. Он повернулся к оставшемуся кардиналу:
— Идем, ваше преосвященство?
И вышел навстречу лучам солнца, протянув руки в сторону толпы, шумно приветствующей его.
Меджугорье, Босния и Герцеговина
29 ноября, среда
12.30
Мишнеру стало лучше. Зрение прояснилось, перестали болеть голова и желудок. Теперь он увидел, что лежит в квадратной палате с бледно-желтыми стенами. Тюлевые занавески на окне пропускали свет, но сквозь них ничего не было видно, тем более что оконные стекла густо закрашены.
Катерина ушла проведать Ясну. Врач ничего не рассказывал, но Мишнер надеялся, что с ней все в порядке.
Дверь открылась.
— Она жива, — сказала Катерина. — Вам обоим повезло. Отделались синяками. — Она подошла к кровати. — И есть еще новости.
Мишнер взглянул на нее, радуясь, что снова видит ее лицо.
— Валендреа стал Папой. Я видела по телевизору. Он произнес речь на площади Святого Петра и призвал церковь вернуться к истокам. И кстати, только представь себе: он выбрал себе имя Петр Второй!
— Меня все больше и больше тянет в Румынию.
Она попыталась улыбнуться.
— И стоило тебе лезть на гору?
— Ты о чем?
— Я о том, что вы там с ней вчера делали.
— Ревнуешь?
— Просто интересно.
Мишнер понял, что надо объяснить.
— Она должна была рассказать мне о десятом откровении.
— В грозу?
— Не ищи здесь логики. Я проснулся и увидел на улице ее. Она ждала меня. Мне было не по себе. Но я понял, что надо идти.
Он решил не говорить о своей галлюцинации, но он ясно помнил видение — как врезавшийся в память сон. Врач сказал, что он провел без сознания несколько часов. И значит, все, что он видел и слышал, всего лишь его реакция на все то, о чем он узнал за последние месяцы. И мерещились ему лица двух человек, имевших на него сильное влияние. А как же Дева? Вероятно, просто запомнившийся ему накануне образ в доме Ясны.