Он отворил дверь, но за ней был только коридор; тем не менее, в одном мальчик оказался прав: класса мисс Эйвери он больше никогда не видел.
Покрываясь легкой испариной, Джейк медленно брел по сумрачному, обшитому деревянными панелями коридору, минуя двери, которые вынужден был бы открывать, если бы не врезанные в них прозрачные стеклянные окошки. Он заглянул в класс к мистеру Биссетту ("Французский язык, второй год обучения") и в кабинет мистера Кнопфа ("Введение в геометрию"). В обеих комнатах, склонив головы над раскрытыми тетрадями, с карандашами в руках сидели ученики. Заглянув к мистеру Харли ("Риторика"), Джейк увидел Стэна Дорфмана (одного из тех мальчиков, с которыми поддерживал знакомство, но нельзя сказать, чтобы дружил). Стэн как раз приступал к своей Заключительной Речи и казался до смерти испуганным, но Джейк мог бы объяснить Стэну, что тот не имеет ни малейшего представления о страхе – о настоящемстрахе.
"Я умер."
"Нет, не умирал."
"Нет, умер."
"Нет, не умирал."
"Умер."
"Нет."
Он оказался у двери с надписью "ДЕВОЧКИ" и толкнул ее, ожидая увидеть нестерпимо светлое пустынное небо и голубую дымку гор на горизонте. Вместо этого он увидел Белинду Стивенс, которая стояла возле одного из умывальников и, глядя в зеркало над раковиной, выдавливала прыщик на лбу.
– Господи Иисусе, ты что, озабоченный? – спросила она.
– Извини. Ошибся дверью. Я думал, тут пустыня.
– Что?
Но Джейк уже отпустил дверь, и та, качнувшись на пневматическом колене, захлопнулась. Он миновал фонтанчик с питьевой водой и открыл дверь с надписью "МАЛЬЧИКИ". Ту самую,несомненно, наверняка ту самую дверь, которая снова приведет его в…
Под лампами дневного света сияли девственной чистотой три писсуара. Из крана в раковину угрюмо капала вода. И все.
Джейк отпустил дверь и двинулся дальше, негромко, но решительно постукивая каблуками по кафелю. Поравнявшись с канцелярией, он заглянул внутрь, но увидел только мисс Фрэнкс. Она болтала по телефону, крутясь на вращающемся кресле и поигрывая локоном. Посеребренный колокольчик стоял рядом, на столе. Джейк дождался, чтобы мисс Фрэнкс оказалась к двери спиной, и поспешно прошел мимо. Тридцать секунд спустя он уже выходил в сияющее, солнечное майское утро.
"Надо же, сорвался с уроков, – несмотря на тревогу и смятение, изумился он такому неожиданному развитию событий. – Если я еще минут пять не вернусь из туалета, мисс Эйвери пошлет кого-нибудь поглядеть… и всем все станет ясно. Все поймут, что я сбежал из школы, стал прогульщиком".
Он вспомнил о лежащей на парте папке.
"Они прочтут мое сочинение и подумают, что я спятил. Fou. Как пить дать. Правильно, я же и есть сумасшедший".
Тут послышался другой голос – Джейк подумал, что это голос человека с глазами снайпера, человека с двумя большущими револьверами. Голос звучал холодно… но не без нотки утешения.
"Нет, Джейк", – сказал Роланд. – "Ты не безумен. Ты растерян, напуган, но не безумен. Не нужно бояться ни тени твоей, что утром идет за тобою, ни тени твоей, что вечером хочет подать тебе руку. Ты должен снова отыскать дорогу домой, вот и все".
– И куда же мне идти? – прошептал Джейк. Он стоял на Пятьдесят шестой улице, между Парк– и Мэдисон-авеню, и смотрел на несущуюся мимо лавину машин. Проехал фырчащий автобус, оставив после себя тонкий шлейф едкого синего дыма. – Куда? Где эта паршивая дверь?
Но голос стрелка уже смолк.
Джейк повернул налево, в сторону Ист-ривер, и машинально зашагал вперед. Он понятия не имел, куда идет. Ни малейшего. Оставалось лишь уповать на то, что ноги сами принесут его в нужное место… как недавно принесли туда, куда не следовало.
Это случилось тремя неделями раньше.
Нельзя сказать "все началось тремя неделями раньше", поскольку создается ошибочное впечатление, будто события развивались постепенно. Голоса – да; голосанабирали силу постепенно, постепенно нарастало и то ожесточение, с каким каждый из них настаивал на собственной версии реальности, но остальное произошло внезапно и сразу.
Джейк собрался из дому в восемь, чтобы пройтись до школы пешком (в хорошую погоду он всегда ходил в школу пешком, а в этом году май выдался положительно великолепный). Отец уже отбыл на телевидение, мать еще не вставала, а миссис Грета Шоу пила на кухне кофе, читая свою "Нью-Йорк Пост".
– До свидания, Грета, – сказал он. – Я пошел.
Не отрываясь от газеты, она помахала ему:
– Всего доброго, Джонни. Удачного дня.
Все как всегда. Начинался самый обычный, ничем не примечательный день.
Через полторы тысячи секунд все изменилось. Навсегда.
Джейк неторопливо шагал по улице, заглядывая в витрины, сумка с книгами в одной руке, мешочек с завтраком – в другой. За семьсот двадцать секунд до того, как его жизнь – единственная, какую он до сих пор знал, – оборвалась, он задержался перед витриной магазина Брендайо, где в застывших позах стояли поглощенные немой беседой манекены в мехах и эдвардианских костюмах. Думал Джейк только о том, что после школы пойдет в кегельбан. В среднем он выбивал 158 – отличный результат для парнишки, которому всего одиннадцать. Джейк мечтал в один прекрасный день стать профи и отправиться в турне (этотмаленький фактоид тожепривел бы отца в бешенство).
Время пошло. Близился миг внезапного помрачения рассудка.
Джейк перешел Тридцать девятую; у него оставалось еще четыреста секунд. Подождал зеленого света на Сорок первой.
Двести семьдесят.
Задержался, чтобы заглянуть в галантерейный магазинчик на углу Сорок второй и Пятидесятой.
Сто девяносто.
Теперь Джейк Чэмберс, которому оставалось чуть больше трех минут привычного житья-бытья, шел под незримым зонтом, раскрытым над ним той силой, что Роланд называл ка-тетом.
В душу к мальчику закралось странное беспокойство. Сперва он решил, что за ним следят, но тут же понял: дело вовсе не в этом… или не тольков этом. Ему почудилось, что он уже бывал здесь раньше; что наяву переживает давнишний, почти забытый сон. Он подождал, чтобы тревога прошла, но она не проходила. Она усиливалась, и вот уже к ней примешалось иное чувство, в котором Джейк неохотно признал ужас.