– Встань, Эдди.
На миг стрелку почудилось, что Эдди никогда не поднимется, что он и дальше будет сидеть на земле, пряча лицо в бабьей юбке. Если так, все пропало… но и это было ка.Потом Эдди медленно встал. Пусть плохо (он стоял, весь поникший: ссутуленные плечи, безвольно повисшие руки, понуренная голова, волосы занавесили лицо), но все-таки встал. Почин был сделан.
– Посмотри на меня.
Сюзанна беспокойно пошевелилась, но промолчала.
Эдди медленно поднял голову и дрожащей рукой убрал волосы с глаз.
– Вот, возьми. Я совершил ошибку. Не следовало брать его, как бы сильно я ни страдал. – Роланд стиснул в кулаке кожаный шнурок и рванул так, что тот лопнул. Стрелок протянул Эдди ключ. Эдди потянулся к нему, будто во сне, но Роланд не спешил разжимать пальцы. – Ты берешься сделать то, что надобно сделать?
– Да. – Он говорил едва слышно.
– Тебе нечего мне сказать?
– Извини, что трушу. – В голосе Эдди было что-то жуткое; что-то, больно ранившее Роланду сердце. Стрелку казалось, он знает, что: здесь, в окружении их троих, в муках испускали дух последние остатки детства Эдди. Их нельзя было увидеть, но Роланду слышались жалобные слабеющие крики. Он постарался замкнуть для них свой слух.
"Еще одно, что сделано мною во имя Башни. Мой счет неустанно растет, точно давнишний счет забулдыги в пивной; все ближе день, когда придется подбить сумму долга. Как я стану расплачиваться?"
– Я не хочу извинений, и уж менее всего – извинений за твой страх, – ответил он. – Что были б мы без страха? Бешеные псы с пеною на мордах, с засыхающим на поджилках дерьмом.
– Чегож ты тогда хочешь? – крикнул Эдди. – Все остальное ты уже забрал – все, что у меня было, подчистую! Да нет, даже больше – я ведь все ж таки извинился! ДАК КАКОГО ДЬЯВОЛА ТЕБЕ ЕЩЕ ОТ МЕНЯ НАДО?
Роланд сжимал в кулаке ключ, их половинку спасения Джейка Чэмберса, и молча глядел Эдди в глаза. Зеленую ширь равнины, сизый речной плес заливало солнце; вызолоченные угасающим летним днем просторы огласил далекий вороний крик.
Чуть погодя во взгляде Эдди Дийна забрезжило понимание.
Роланд кивнул.
– Я забыл лик… – Эдди примолк. Опустил голову. Сглотнул. Снова посмотрел на стрелка. Роланд понял: то, что умирало при них на этом клочке земли, наконец испустило дух. Вот так. Здесь, на солнечном, открытом всем ветрам гребне холма, где обрывалось все и вся, оно исчезло навсегда. – Я забыл лик своего отца, стрелок… и молю о прощении.
Роланд разжал кулак и вернул невеликое бремя ключа тому, кому каназначило нести его.
– Не говори таких речей, стрелок, – сказал он Высоким Слогом. – Отец твой видит тебя преотлично… любит тебя преизрядно… равно и я.
Эдди стиснул ключ в руке и отвернулся; на лице молодого человека досыхали слезы.
– Пошли, – выдавил он, и путники двинулись вниз по склону продолговатого холма к раскинувшейся у подножия равнине.
Джейк медленно шагал по Касл-авеню мимо пиццерий, баров и винных погребков, где старухи с недоверчивыми лицами помешивали картошку и мяли помидоры. Лямки ранца натерли кожу под мышками, ноги болели. Он прошел под цифровым термометром; табло извещало: двадцать девять с половиной градусов. Джейку казалось, что все сорок.
Впереди из-за угла вывернула полицейская машина. Джейк тотчас крайне заинтересовался садовым инвентарем, выставленным в витрине хозяйственного магазина. Он проводил внимательным взглядом промелькнувшее в стекле черно-белое отражение и сдвинулся с места только тогда, когда оно исчезло.
"Эй, Джейк, дружочек, а куда ты, собственно, идешь?"
Если бы знать! Джейк был совершенно уверен, что мальчик, которого он разыскивает, – мальчик в зеленой косынке и желтой футболке с надписью "В МЕЖЗЕМЕЛЬЕ НЕ СОСКУЧИШЬСЯ" – где-то рядом… ну и что? Парнишка все равно оставался для него иголкой в стоге сена под названием Бруклин.
Джейк шел по переулку, тонувшему в пестрой неразберихе надписей и рисунков, сделанных красками-аэрозолями. В основном это были имена – "ЭЛЬ-ТЬЯНТЕ 91", "МОЛНИЯ ГОНСАЛЕС", "МАЙК-ГРУЗОВИК" – но местами попадались словечки и девизы, оброненные для людей понимающих. Две таких надписи приковали к себе взгляд Джейка.
"РОЗА ЕСТЬ РОЗА ЕСТЬ РОЗА"
было выведено на кирпичной стене краской, поблекшей под дождями и ветрами до тускло-розового оттенка, того самого, что и роза на пустыре, где прежде стояли "Деликатесы от Тома и Джерри". Пониже темно-синим, почти черным, кто-то написал следующую странную вещь:
"МОЛЮ О ПРОЩЕНИИ".
Что бы это значило? Джейк не знал – может быть, что-то из Библии? – но слова завораживали, не давали двинуться с места, словно взгляд змеи, который, как принято считать, гипнотизирует птиц. Наконец мальчик медленно двинулся дальше, погруженный в свои мысли. Время подходило к половине третьего; тени уже начинали расти.
Впереди, буквально в двух шагах, Джейк заметил старика – опираясь на узловатую трость, тот медленно брел по улице, стараясь держаться в тени. За толстыми стеклами очков, будто пара непомерно крупных куриных яиц, плавали карие глаза.
– Молю о прощении, сэр, – выпалил Джейк – бездумно и в общем-то не слыша себя.
Старик повернулся к нему, удивленно и испуганно моргая.
– Ухоти, мальшик, – он неуклюже погрозил Джейку палкой.
– Вы случайно не знаете, сэр, нет ли здесь где-нибудь поблизости места под названием "Академия Марки"? – Это было полнейшее безумие, но ничего другого Джейк придумать не сумел.
Услышав "сэр", старик медленно опустил палку и посмотрел на Джейка с не вполне здоровым интересом маразматика.
– Што ты не ф школе, мальшик?
Джейк устало улыбнулся. У этой хохмы начинала отрастать длиннющая борода.
– Последняя неделя, экзамены. Приехал поискать старого приятеля, он ходит в "Академию Марки", вот и все. Извините, что побеспокоил.
Он обошел старика (надеясь, что дед не надумает разок огреть его палкой по мягкому месту – так, на счастье) и успел спуститься по переулку почти до угла, как вдруг старик завопил: "Мальшик! Мальши-и-и-к!"
Джейк обернулся.
– "Акатемий Марки" тут нет, – сказал старик. – Я прошивай стесь уже тватцать тва гот – я пы снал. Марки – авеню– та, есть. "Акатемий Марки" – нет, нет.