— Нет, — сказала я.

— Спасибо и за это, — сказала Беатрис.

Она подошла к дверям и двинулась по коридору; я за ней.

— Приезжайте погостить, если будет охота, — сказала она. — К нам все ездят без приглашения. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на пригласительные письма.

— Большое спасибо.

Мы подошли к парадной лестнице, спускавшейся в холл. Мужчины уже стояли на крыльце.

— Скорее, Би, — крикнул Джайлс, — на меня упала капля, так что мы подняли верх машины. Максим говорит, что барометр падает.

Беатрис взяла меня за руку и, наклонившись, быстро «клюнула» в щеку.

— До свидания, — сказала она, — простите, если я наговорила тут кучу вещей, которые не следовало говорить, и задавала бестактные вопросы. Максим подтвердит, что я никогда не отличалась особым тактом. И, как я вам уже сказала, вы ни чуточки не похожи на то, что я ждала.

Она поглядела мне прямо в глаза, губы ее сложились для свиста, затем она вынула из сумочки сигарету и щелкнула зажигалкой.

— Понимаете, — сказала она, закрывая сумочку и спускаясь по ступеням, — вы так сильно отличаетесь от Ребекки.

Мы вышли на крыльцо и увидели, что солнце скрылось за грядой облаков, сеется мелкий дождь и по лужайке торопливо идет Роберт, чтобы занести кресла в дом.

Глава X

Мы смотрели им вслед, пока машина не исчезла за поворотом подъездной аллеи, затем Максим взял меня под руку и сказал:

— Слава Богу, это уже позади. Скорее надень пальто и пойдем. Черт с ним, с дождем, мне необходимо пройтись. Я больше не в состоянии сидеть под крышей.

Он выглядел бледным и усталым. Странно, подумала я, почему Беатрис и Джайлс, его родная сестра и зять, так его утомили.

— Погоди, я сбегаю наверх за пальто, — сказала я.

— Тут в комнате под лестницей висит куча макинтошей, бери любой, — нетерпеливо сказал он. — Стоит женщине попасть к себе в спальню, она проторчит там не менее получаса. Роберт, принесите, пожалуйста, миссис де Уинтер макинтош. Там не меньше полдюжины дождевиков, которые забывали у нас разные люди.

Он уже стоял на подъездной аллее и подзывал Джеспера:

— Пошли, пошли, бездельник, мы с тебя жирок спустим.

Джеспер описывал вокруг него круги, истерически лая в предвкушении прогулки.

— Замолчи, дурачок, — сказал Максим. — Куда, ради всего святого, подевался Роберт?

Роберт бегом выбежал из холла с дождевиком в руках, и я поспешно натянула его, запутавшись в рукавах и с трудом выпростав воротник. Плащ был, конечно, слишком длинен и широк, но искать другой было некогда, и мы тронулись по лужайке к лесу. Джеспер — бегом впереди.

— Да, для меня и двух родственников более чем достаточно, — сказал Максим. — Беатрис — одна из лучших людей в мире, но она не может не ляпнуть чего-нибудь невпопад.

Я не была уверена, в чем именно допустила промах Беатрис, и решила, что лучше не спрашивать. Возможно, Максим все еще сердился из-за того разговора о его здоровье, который она подняла перед ленчем.

— Что ты о ней думаешь? — спросил он.

— Она мне очень понравилась, — сказала я. — Она была очень со мной мила.

— О чем она говорила там с тобой после ленча?

— О, не знаю… Говорила больше я. Рассказывала ей о миссис Ван-Хоппер и как мы с тобой познакомились и все такое. Она сказала, что я совсем не похожа на то, что она ожидала.

— А что, черт побери, она ожидала?

— Я думаю, более элегантную и модную женщину, более изысканную и умудренную опытом. Светскую красавицу, сказала она.

Максим ничего не ответил. Он наклонился и, подняв прутик, кинул его Джесперу.

— Иногда Беатрис бывает чертовски глупа, — сказал он.

Мы поднялись по травянистому склону за лужайкой и вошли в лес, густой и темный. Мы ступали по сломанным веткам, по прошлогодней листве, а местами — по свежей зеленой щетинке молодого папоротника и стеблям еще не распустившейся пролески. Джеспер затих, опустил нос к земле. Я взяла Максима за руку.

— Тебе нравятся мои волосы? — спросила я.

Он удивленно уставился на меня.

— Твои волосы? — повторил он. — Почему ты меня об этом спрашиваешь? Конечно, нравятся. Что с ними не так?

— О, ничего, — ответила я. — Я просто хотела знать.

— Смешная ты, — сказал он.

Мы вышли на небольшую полянку; отсюда отходили в противоположные стороны две тропинки. Джеспер, не колеблясь, побежал по правой.

— Ко мне, — позвал его Максим, — иди сюда, скотина.

Пес оглянулся, завилял хвостом, глядя на нас, но не тронулся с места.

— Почему он хочет идти туда? — спросила я.

— Верно, потому, что привык, — коротко ответил Максим. — Та тропинка ведет к бухточке, где мы держали яхту. Пошли, пошли, дружище.

Мы свернули на левую тропинку, ничего больше не сказав, и, когда я вскоре оглянулась, я увидела, что Джеспер бежит следом.

— Эта тропинка идет к той долине, о которой я тебе говорил, — сказал Максим, — где так чудесно пахнут азалии. Не обращай внимания на дождь, запах станет еще слышнее.

Он уже пришел в себя, стал веселым и оживленным, тем Максимом, которого я знала и любила. Он принялся говорить о Фрэнке Кроли, о том, какой он славный малый, какой прекрасный и надежный работник, а как он предан Мэндерли!

«Так-то лучше, — подумала я. — Так было в Италии». И я улыбнулась ему, сжимая его руку, с облегчением видя, что с его лица сошло это странное напряженное выражение, и в то время как я говорила: «Да», и «Правда?», и «Подумать только, милый!» — мои мысли вновь и вновь возвращались к Беатрис; я не понимала, почему ее присутствие так взбудоражило Максима, до такой степени выбило из колеи; что она сделала? Я думала также о том, что она сказала мне о его характере, о том, как бывает страшно, когда изредка — раза два в год — он выходит из себя.

Конечно, она должна хорошо его знать, она его сестра. Но я не могла с ней согласиться, я иначе представляла Максима. Он мог быть хмурым, упрямым, порой раздраженным, но неистовый, необузданный — как говорила Беатрис — нет! Возможно, она преувеличивала, люди часто ошибаются в оценке своих близких.

— Стоп! — внезапно сказал Максим. — Гляди!

Мы стояли на склоне поросшего лесом холма; тропинка, извиваясь вдоль журчащего ручья, убегала вниз, в долину. Здесь не было темных деревьев и густого подлеска, по обе стороны тропинки росли азалии и рододендроны, не кроваво-красные великаны, как у подъездной аллеи, а розовые, белые и золотистые; воплощение изящества и красоты, они склоняли свои прелестные нежные головки под ласковым летним дождем.