Воздух был напоен их запахом, душистым и опьяняющим, мне казалось, будто этот аромат — самое их существо — смешивается с быстрыми водами ручья, пронизывает падающий дождь и влажный густой мох под ногами. Не слышно было ничего, кроме журчания струй и тихого шелеста дождя. Когда Максим заговорил, голос его тоже звучал мягко и тихо, словно он приглушил его, не желая нарушать тишину.
— Мы называем это место Счастливая Долина, — сказал он.
Мы стояли недвижно, безмолвно, глядя в чистые бледные лица ближайших к нам цветов; Максим нагнулся, поднял с земли упавший лепесток и протянул его мне. Он был раздавлен и смят, края уже покоричневели и закрутились внутрь, но когда я растерла его на ладони, до меня донесся запах, душистый и крепкий, такой живой, как куст, с которого упал цветок.
А затем запели птицы. Начал дрозд: его песня, чистая и прохладная, поднялась над журчащим ручьем; через минуту из леса за нами раздался ответ его подруги. Вскоре беззвучный ранее воздух вибрировал от птичьих голосов, они сопровождали нас, пока мы спускались в долину, и аромат белых лепестков сочился нам вслед. Сердце у меня громко билось, мне казалось, я попала в волшебную страну. Я не представляла, что существует такая красота.
Небо, хмурое, затянутое тучами, такое непохожее на послеполуденное, и ровный, не прекращающийся дождь не мешали мирному покою долины; дождь и ручей сливали свои звуки, и мелодичная песня дрозда звучала в сыром воздухе в гармонии с тем и другим. По пути я задевала мокрые головки азалий, так густо они росли по обеим сторонам тропинки. С напоенных водой лепестков падали капли мне на руки. Лепестки лежали и под ногами, коричневые, разбухшие, но все еще пахучие; тянуло и еще каким-то более застарелым пряным запахом, запахом глубокого мха и горькой земли, стеблей папоротника и невидимых нам узловатых корней деревьев. Я держала Максима за руку и молчала. Я была во власти чар Счастливой Долины. Наконец-то я попала в самое сердце Мэндерли, того Мэндерли, который я узнаю и полюблю. Позабыт был путь сюда, черный густой лес, кричащие рододендроны, сладострастные и гордые, позабыт огромный дом, безмолвие холла, где блуждало эхо, тревожная тишина западного крыла, закутанного в чехлы. Там я была самозванкой, вторгающейся в чужие владения, бродящей по комнатам, которые не знают меня, сидящей в кресле за столом, который мне не принадлежит. Здесь все было иначе. Для Счастливой Долины не существует людей, нарушающих право владения. Мы достигли конца тропинки; здесь цветущие ветви образовали арку над головой. Мы наклонились, прошли под ней, и, когда я вновь выпрямилась, смахивая с волос капли дождя, я увидела, что долина осталась позади, позади остались азалии и деревья, и — в точности, как много недель назад в Монте-Карло описывал мне это Максим, — мы стоим у небольшой узкой бухты, под ногами хрустит белая галька, на берег с шумом накатывается прибой.
Максим улыбается мне с высоты своего роста, глядя на мое изумленное лицо.
— Настоящий сюрприз, правда? — сказал он. — Этого никак не ждешь. Контраст так внезапен, что причиняет чуть ли не физическую боль.
Он поднял камень, швырнул его через пляж в воду.
— Принеси его, старина! — крикнул он Джесперу.
Пес стремглав кинулся вдогонку за камнем; его длинные черные уши хлопали на ветру.
Волшебство исчезло, чары рассеялись. Мы снова стали смертными, двумя людьми, играющими на морском берегу. Мы кидали камушки Джесперу, подойдя к кромке воды, бросали «блинчики», а затем стали вылавливать плавник. Начался прилив, волны с плеском набегали на берег. Низкие скалы покрыло водой, морские водоросли полоскались на камнях. Мы нашли толстую доску и оттащили ее подальше. Максим обернулся ко мне со смехом и откинул волосы с глаз, а я закатала рукава макинтоша, намокшие от брызг. А потом мы оглянулись вокруг и увидели, что Джеспер исчез. Мы звали его, мы свистели, но все было напрасно. Я тревожно поглядела на вход в бухту, волны с шумом разбивались о скалы.
— Нет, — сказал Максим. — Мы бы увидели его, он не мог туда упасть. Джеспер, дурачок, где ты? Джеспер! Джеспер!
— Может быть, он вернулся в Счастливую Долину, — сказала я.
— Минуту назад он был вон у той скалы, обнюхивал мертвую чайку, — сказал Максим.
Мы пошли в глубь берега по направлению к Счастливой Долине.
— Джеспер! Джеспер! — звал Максим.
Вдалеке за скалами с правой стороны пляжа послышался короткий пронзительный лай.
— Слышишь? — сказала я. — Он перебрался через те скалы.
Я принялась карабкаться на скользкие камни, из-за которых доносился лай.
— Вернись, — резко сказал Максим, — нам ни к чему туда идти. Этот дурацкий пес сам позаботится о себе.
— А вдруг он упал? — сказала я. — Бедняжка. Разреши мне его поискать.
Джеспер снова залаял, на этот раз издалека.
— Ну пожалуйста, — сказала я. — Я должна до него добраться. Там безопасно, да? Его не может отрезать прилив?
— С ним все в порядке, — раздраженно сказал Максим, — ну что ты беспокоишься? Он знает дорогу домой.
Я притворилась, что не расслышала его, и снова принялась карабкаться с камня на камень. Большие неровные валуны стояли стеной, и я скользила и чуть не падала на мокрых камнях, стараясь пробраться поближе к псу. Ну разве это не жестоко со стороны Максима — оставить Джеспера одного; я не могла этого понять. К тому же идет прилив. Я достигла огромного валуна, из-за которого раньше ничего не было видно, и посмотрела вниз. К своему удивлению, я обнаружила, что гляжу в другую бухточку, похожую на ту, которая осталась позади, но шире и круглее. Ее пересекал небольшой каменный волнорез, за которым заливчик образовывал крошечную естественную гавань. Там стоял на якоре буй, но лодок не было видно. Берег покрывала такая же белая галька, но он был круче, падал уступом в море. Деревья подходили к полосе перепутанных водорослей, отмечающей границу полной воды, захватывая чуть не весь берег до самых скал, а на опушке леса стояло длинное низкое строение — не то коттедж, не то сарай для лодок, построенный из таких же камней, что и волнорез.
На пляже был какой-то человек, возможно, рыбак, в высоких сапогах и клеенчатой шапке, на которого и лаял Джеспер, то описывая вокруг него круги, то стрелой кидаясь к ногам. Мужчина не обращал на него никакого внимания — склонившись вниз, он копался в гальке.
— Джеспер! — крикнула я. — Джеспер, ко мне!
Пес взглянул наверх, завилял хвостом, но не послушался и продолжал облаивать одинокую фигуру на берегу.
Я оглянулась. Максима по-прежнему не было видно. Я перебралась по скалам вниз. Галька под ногами у меня заскрипела, и человек поднял голову. Я увидела крошечные щелочки глаз и красный слюнявый рот идиота. Он улыбнулся мне, показав беззубые десны.
— Здрасте. Грязно, да?
— Добрый день, — сказала я. — Да, боюсь, сегодня не очень хорошая погода.
Он с интересом глядел на меня, не переставая улыбаться.