Надо решить, как мы будем возвращаться. Сордж говорит, что в Карте можно сесть на поезд. Это шахтерский городок в горах, в дне пути отсюда по хорошей дороге… но после бури дороги размыло. Лес между ними затоплен…
Элоиза, стоявшая лицом к окну, повернулась к доктору, и он начал запинаться.
В любом… гмм… случае остается немало вопросов: касательно наших врагов, взаимоотношений с законом… мы должны также… каждый из нас, потому что я подумал и об этом… и все же…
Дверь открылась, и в комнату вошел Чань.
— Этот ребенок — настоящее животное! — прорычал он.
Свенсон повернулся к нему, не скрывая раздражения.
— Доктор Свенсон говорит о важных вещах: о нашем возвращении, о том, что нас ожидает, — сказала Элоиза.
Чань молча кивнул.
— О том, что случилось с нашими врагами, — продолжала Элоиза. — О наших взаимоотношениях с законом. Мы знаем…
Чань снова кивнул, и снова молча.
Свенсон вздохнул — вовсе не об этом ему хотелось говорить. Да и с Чанем он не хотел говорить, но все же, надеясь перехватить взгляд Элоизы, продолжил, хотя мысли путались. Но когда их глаза встретились, он увидел в ее взгляде лишь внимание к своим словам. И больше ничего.
Потом, испытав внезапную дрожь, доктор Свенсон увидел себя — как он стоит сейчас на кухне. Ему пугающе ясно представились эти последние дни с их дурными предзнаменованиями — болезнь мисс Темпл, его вожделение к Элоизе, заточение в этой деревушке… нет, все это было тщетно, временное отвлечение, колдовское наваждение из сказки, жизни, которую Свенсон никогда не сможет вести, — он знал это.
Он слишком промедлил. Он хотел бросить это все. Он утратил бдительность.
Он замолчал, оставил Чаня с Элоизой на кухне, а сам вышел на грязный двор и взглянул на гнетущее, тяжелое небо. Его окликнул Сордж из лодочного сарая, маша обеими руками, чтобы привлечь внимание.
Новая просьба касалась коз. Там, где жил их владелец, домики стояли очень тесно, а потому появление доктора стало целым общественным событием для всех соседей. Они обсуждали известие о мертвецах в конюшне… и слухи о волках. Детей отвели домой, скотину — в хлев, и мужчины принялись выяснять, что к чему.
Свенсону стало тревожно, в затылке похолодело. Но он вызвался пойти в конюшню и посмотреть, в чем дело. Сордж странным взглядом покосился на него.
— Что смотреть — известно же: волки.
— А может, и кто посерьезнее, — быстро проговорил Свенсон. — Понимаете, тщательное обследование ран может все прояснить.
Люди вокруг них одобрительно зашумели, в основном соглашаясь с доктором, но Сордж стал заметно менее разговорчив. Прежде чем Свенсон успел поделиться новостью с Чанем (которого, к своему неудовольствию, нашел на веранде вместе с Элоизой), тот предложил прогуляться к берегу поискать, не прибило ли каких вещей с дирижабля. Свенсон поддался на эту очевидную уловку, и вскоре Чань сообщил ему о своей находке — синем стекле. Это ничего не доказывало, но когда доктор с Сорджем подошли к конюшне, тревога Свенсона усилилась.
Страшные, зверские раны на шее у каждого из мертвых конюхов вполне могли быть оставлены волком, вот только следов зубов Свенсон не увидел. Правда, края были рваные, как у оторванного куска хлеба. Доктор поднял глаза в поисках Чаня, но не увидел его и был вынужден объяснить местным причину смерти, все больше проникаясь убеждением, что никакой зверь тут ни при чем. Когда вернувшийся наконец Чань незаметно показал ему на кабинку сортира, где стоял едкий запах синей глины и отчетливо виднелись отпечатки пальцев в синих лужицах, доктор понял, что им всем грозит опасность.
Назад они возвращались в молчании — их могли услышать деревенские, поглядывавшие на Чаня с плохо скрытым подозрением. Свенсону совсем не хотелось говорить об этом, но все же он улучил момент и откровенно сказал Чаню, что местные и так питают к нему неприязнь, а тут еще эти убийства. Надо быть осторожнее. Доктор даже не успел понять, что случилось, как Чань уже рассерженно пошел прочь.
Свенсон был рад, что Чань не пошел домой. Да, предупреждение Чаня насчет врагов (если кто-то из них остался жив, то, доберись они до города первыми, может случиться все, что угодно) было вполне основательным. Но и собственные страхи доктора — деревенские видят в Чане угрозу для себя, в то время как жизнь мисс Темпл все еще висит на волоске, — тоже были вполне объяснимы и серьезны. Сидя в унылой комнате мисс Темпл с ее влажным воздухом, доктор думал, что можно действовать с учетом того и другого, хотя из-за гордыни Чаня сглаживать острые углы придется ему, Свенсону. Воистину, делить жилище с этим человеком было все равно что жить рядом с норовистым конем.
Но Чань в тот вечер не вернулся к ужину. Доктор и Элоиза ждали его в неловком молчании, а с ними Сордж, Лина и Бетт — пока еда совсем не остыла. Свенсону пришлось сочинить историю о том, что Чань взялся обследовать берег в южном направлении и, вероятно, зашел так далеко, что решил заночевать там, где оказался, особенно если он еще и нашел принесенные волнами обломки с дирижабля. Он понятия не имел, поверил ли ему Сордж (Элоиза точно не поверила), но надеялся, что этого хватит, пока Чань не появится собственной персоной. Как только позволили приличия, он вышел «покурить» на веранду, прихватив лампу, и направился в лес, к тому месту, где они поспорили с Чанем, а потом и еще дальше, к морю, зная, что ищет наудачу и без всякого толку. Два часа спустя он с онемевшим от холода лицом очищал свои сапоги на ступеньках веранды, дыхание его клубилось на воздухе. Поиски ничего не дали. Окна были темны. Доктор тихонько вошел внутрь, держа сапоги в руке.
— Где вы были? — тихо спросила Элоиза, сидевшая в тени около плиты.
— Гулял, — прошептал он в ответ и неловко сел за стол.
— Нашли его?
— Нет.
— Куда он ушел? Если вам что-нибудь известно, пожалуйста…
— Элоиза, я понятия не имею. Мы поспорили. Он в бешенстве ушел и не вернулся.
— Поспорили? О чем?
— О местных жителях — вы, наверное, сами видели, слышали их разговоры… я просто предложил ему меньше показываться на глаза…
Элоиза промолчала. Надо было сказать о конюхах. Почему он медлил?
— Сордж говорил что-нибудь, пока меня не было? Или Лина?
— Они мне не очень-то доверяют и ни о чем не говорят. Но вот Бетт, когда ее родители вышли, разговорилась.
— И что она сказала?
— После бури пропала одна лодка. Они боятся, что хозяин мертв.
— Они это теперь говорят? У него есть семья?
— Нет. И он явно вышел в море один.
Свенсон ничего не сказал, по-прежнему понимая, что должен рассказать о конюхе, о синей слизи. Но в сгущающейся тишине (глаза его теперь привыкли к темноте) он вдруг понял, что Элоиза погружена в свои мысли.
— Я в ужасе от себя самого, — сказал он. — Я у вас так и не спросил… я, конечно, знаю, что вы были замужем. У вас есть дети, Элоиза?