– Нет.
– Но кто? Кто?
– Тот, кто сделал табакерки, – сказал Теодор.
– Вы его видели? Вы с ним разговаривали?
– Мне трудно ответить на этот вопрос. С одной стороны, можно сказать, что разговаривал. Но не видел… нет, я не видел. Сергей, может быть, видел… Вы видели когда-нибудь Бога?
– Или дьявола? – спросила Лидочка.
– Так вы, оказывается, спорщица?
– Вы лучше скажите, зачем все это? Зачем табакерки? Зачем нам дают эту приманку? Чтобы мы стали совсем чужие и нам можно было приказывать?
Теодор сел, потянулся. Он не был ни оскорблен, ни затронут Лидочкиными словами.
– Об этом думали и даже спорили люди не глупее вас, – сказал он, – но то, что вы задумались, – хорошо. Вы будете нужны.
– Кому?
– Всем нам. Как и мы будем нужны вам. Но я могу сказать с полной уверенностью: никому из нас ни разу не было приказано дурное.
– Значит, что-то было приказано?
– Приказано одно – узнавать, собирать информацию, которая умирает с каждым поколением. Узнавать правду.
– И это – цель вашей жизни?
– Я знаю цель повседневную, но не знаю высшей. Мы наблюдаем, мы фиксируем события и обстоятельства. Порой мы исполняем просьбы, пришедшие извне. Но просьбы эти не касаются больших перемен. Мы получаем просьбу уйти в будущее, в конкретное время, в конкретное место. Разрешить конкретную загадку.
– А в прошлое вы можете? – спросила Лидочка. Спросила не случайно, а потому, что надеялась на это. Если бы можно было поставить табакерку на задний ход и вернуться в 1913 год! И оказаться рядом с Андреем до начала всех событий.
– Прошлое уже совершилось, – сказал Теодор, – оно уже есть. Как можно изменить то, что уже совершилось? Вы можете обогнать время, но не можете вернуться. В прошлом вы существовали, и вам еще предстояло пережить все, что вы пережили.
– Значит, все кончено?
– Я здесь потому, что могу исправить некоторые ваши ошибки.
– Мои ошибки?
– Да. У меня есть опыт – я давно в пути, я знаю ловушки времени.
– А сколько вам лет? – Лидочка спросила как бы из вежливости. В самом деле ее это не интересовало.
– На это у нас с вами, путников времени, есть два ответа. Мне сорок шесть лет физиологически. Столько я просуществовал. Мне шестьсот сорок один год, два месяца и один день – столько я проплыл в реке времени. Не морщите свой носик, девочка. У вас тоже двойной ход времени. Вам восемнадцать с половиной лет – столько вы прожили. И двадцать один год по обычному земному счету. Вы поняли?
– Это просто, – сказала Лидочка, не открывая глаз. – Но вам слишком много лет.
– Не знаю. Жизнь проходит одинаково быстро – шестьсот лет равны тридцати. Вы поймете это лет через сто.
– Что? Я? – Тут Лидочка очнулась. – Хватит! Я ни шагу больше не сделаю. Мне нужна была табакерка, чтобы не расставаться с Андреем. Теперь возьмите ее!
– Дослушай меня. – Теодор мягко отвел руку Лидочки с выхваченной из сумки табакеркой. – Я расскажу об одном удивительном свойстве реки времени. Оно было открыто тысячи лет назад моими коллегами и, может быть, является настоящей целью нашего с вами существования.
– Но я ни при чем! Я же не просила вас!
– Наши неофиты, новые путники, тщательно выбираются и готовятся – обычно это дети путников. Тайна должна сохраняться в узких пределах. Андрей был избран для этой цели со своего рождения.
– Он отличался от обычных людей?
– Он был обычный, как вы. Но в его подготовку вмешался случай. Сначала погибли его родители…
– Они были вашими путниками?
– Да. Потом погиб Сергей Серафимович, который усыновил Андрея. Он тоже был один из нас.
– И Глаша, – сказала Лидочка.
– И Глаша.
– Но нам с Андреем табакерки достались случайно.
– Что такое случайность? Впрочем, теперь вы одна из нас. Когда вы встретитесь с Андреем…
– Я уже встретилась. – Лидочка показала на кладбище, закрытое кустами от их взоров.
– Здесь вы не можете встретиться с Андреем. Здесь он умер.
– А где-то он жив? – Лидочка вцепилась в руку Теодора – перехватило дыхание от неожиданной, дикой надежды, которая опровергала все – и реальность плиты, и окончательность смерти.
– Есть надежда, что он жив, – продолжал Теодор, глядя мимо Лидочки, поверх ее головы, в синеву неба. – Несть числа Землям и Вселенным. Пока мы существуем в своем, единственном, где нам суждено родиться, жить и умереть, мы не подозреваем, что могут быть иные миры. А эти миры есть…
– Я ничего не понимаю! Объясните же!
– Представьте себе вокзал. От платформы отходит поезд. Он движется по одному-единственному пути. Но за пределами станции от этого пути начинают отделяться другие, тупиковые. Если ты едешь по главному пути, то рано или поздно попадешь в пункт назначения. Если ты ошиблась и свернула на развилке в сторону, ты попадешь в тупик. Понимаете?
Лидочка отрицательно покачала головой.
– Представьте, что ваш поезд избрал ложный путь. Сначала вы не почувствуете разницу – ведь за окном тот же пейзаж. Те же дома и деревья. Но по мере того как пути расходятся, меняется и пейзаж за окном. И через час пути из Симферополя вы видите из окна не Джанкой, а Карасубазар.
Теодор встретился глазами с Лидочкой, но остался, похоже, неудовлетворен тем, что в них увидел.
– Пока вы жили обыкновенно, ваш путь был предначертан и исключителен. Но вот вам в руки попала табакерка. И вы приобрели способность вырваться из потока времени и нестись скорее течения. И сразу уподобились паровозу, который рискует ошибиться стрелкой.
– Но какой мир настоящий? – Лидочка начала догадываться.
– Умница! – обрадовался Теодор: видно, уже разуверился в способности Лидочки понять его. – Есть целый ряд признаков, по которым можно понять, находишься ли ты в мире основном, на главном пути, либо попала ненароком в ответвление. Главное, запомните: чем дальше расходятся колеи исходящих миров, тем больше накапливается в тупиковом мире несуразностей, нелогичностей, тем ближе он к саморазрушению. Вы не найдете отличий в первый месяц, может, даже в первый год раздельного существования, но постепенно начинают нарушаться причинно-следственные связи…
– Я попала не на тот путь? – Лидочка спросила быстро, будто опасаясь, что Теодор передумает и назовет настоящим миром тот, в котором Андрюша умер.
– В настоящем мире, когда я покидал его, – сказал Теодор, – Андрей жив и ищет вас.
– Теодор, миленький!
– Девушка, нас могут увидеть, – усмехнулся Теодор.
– Какая я дура! Как я смогла смириться с его смертью! А ведь минуту назад я в нее верила.