— Если бы так! — отвечал герцог. — Королева вне себя от бешенства.
— Но что разгневало ее величество?
— То, что вы или я, один из нас назначил верским комендантом какого-то Ришона, а этот комендант, должно быть, защищался, как лев, и убил у нас пятьсот человек.
— Господин Ришон? — спросила Нанон. — Я не помню такого имени.
— И я тоже, черт меня побери!
— В таком случае смело скажите королеве, что она ошибается.
— Но не ошибаетесь ли вы сами, Нанон?
— Подождите, я проверю, чтобы не было никакой ошибки, и тотчас скажу вам.
Нанон перешла в свой рабочий кабинет, взяла записную книжку и открыла букву Р. Там о Ришоне ничего не было.
— Можете вернуться к королеве, — сказала она, — и смело отвечать ей, что она ошибается.
Герцог д’Эпернон одним прыжком перенесся из дома Нанон в ратушу.
— Ваше величество, — сказал он гордо, подходя к королеве, — я совершенно невинен в преступлении, в котором обвиняют меня. Господин Ришон был назначен комендантом по распоряжению ваших министров.
— Стало быть, мои министры подписываются именем герцога д’Эпернона? — зло сказала королева.
— Как так?
— Разумеется, потому что ваша подпись стоит на патенте господина Ришона.
— Не может быть, ваше величество, — отвечал герцог нетвердым голосом человека, который начинает сомневаться в себе самом.
Королева пожала плечами.
— Не может быть? — повторила она. — В таком случае посмотрите сами!
Она взяла патент, лежавший на столе у чернильницы под ее рукой.
Герцог взял бумагу, жадно прочел ее, рассматривал каждую складку, каждое слово, каждую букву и вдруг застыл пораженный: страшное воспоминание воскресло в его голове.
— Могу ли я видеть этого господина Ришона? — спросил он.
— Нет ничего легче, — отвечала королева. — Я велела поместить его здесь, в соседней комнате, чтобы доставить вам это удовольствие.
Потом, обернувшись к гвардейцам, которые у дверей ждали ее приказаний, она прибавила:
— Привести этого подлеца!
Гвардейцы вышли и через минуту привели Ришона со связанными руками и со шляпой на голове. Герцог подошел и пристально посмотрел на него. Ришон выдержал его взгляд с обычным своим достоинством. Один из гвардейцев сбил ему с головы шляпу рукой.
Такое оскорбление не вызвало ни малейшего движения со стороны коменданта Вера.
— Наденьте ему плащ и маску, — сказал герцог, — и дайте мне зажженную свечу.
Первые две вещи были тотчас же принесены. Королева с изумлением смотрела на эти странные приготовления. Герцог ходил вокруг замаскированного Ришона и пристально разглядывал его, стараясь что-то вспомнить и все еще сомневаясь.
— Принесите мне свечу, которую я просил — сказал он, — она рассеет все мои сомнения.
Принесли свечу. Герцог поднес к ней патент, и от действия теплоты на бумаге показался двойной крест, изображенный под подписью симпатическими чернилами.
При виде его лицо д’Эпернона прояснилось.
— Ваше величество, — вскричал он, — патент действительно подписан мною, но выдан он не господину Ришону и не кому-нибудь другому. У меня этот человек со злым умыслом выманил чистый бланк с моей подписью. Но, отдавая бумагу, я сделал на ней знак, который ваше величество можете видеть. Он служит неопровержимым доказательством против обвиненного. Извольте посмотреть!
Королева жадно схватила бумагу и посмотрела, между тем герцог ногтем показывал ей пометку.
— Я ни слова не понимаю из всего обвинения, которое вы возводите на меня, — ответил Ришон очень просто.
— Как, — вскричал герцог, — вы не тот человек в маске, которому я дал этот бланк на Дордони?
— Никогда до этого дня не говорил я с вашей милостью, никогда не носил маски и не получал от вас этой бумаги на Дордони, — отвечал Ришон.
— Если не вы, так это был человек, подосланный вами.
— Мне теперь вовсе не нужно скрывать истины, — проговорил Ришон с прежним спокойствием. — Патент, который вы держите в руках, господин герцог, я получил от принцессы Конде из рук самого герцога де Ларошфуко. Имя и звание мое вписаны рукой господина Ленэ, почерк которого, может быть, вы знаете. Каким образом получила этот патент принцесса Конде? Каким образом перешел он к герцогу де Ларошфуко? Где господин Ленэ вписал в него мое имя и звание? Все это мне совершенно неизвестно, все это вовсе не касается меня, до всего этого мне нет никакого дела.
— А, вы так думаете? — спросил герцог с усмешкой.
И, подойдя к королеве, он тихонько рассказал ей достаточно длинную историю, которую она выслушала очень внимательно: дело шло о доносе Ковиньяка и о приключении на Дордони. Королева была женщина, она хорошо поняла ревность герцога.
Когда он кончил, она сказала:
— К государственной измене надобно прибавить еще подлость, вот и все! Кто решился стрелять в короля, тот способен предать тайну женщины.
— Черт возьми! Что они говорят? — прошептал Ришон, нахмурив брови. Хотя он слышал не все, однако понимал, что подвергается сомнению его честность. Впрочем, грозные взгляды королевы и герцога не обещали ему ничего хорошего. И при всей его храбрости эта двойная угроза беспокоила его, хотя нельзя было, судя по его презрительному спокойствию, угадать, что происходит в его душе.
— Надо судить его, — сказала королева. — Соберем военный суд, вы будете председателем, господин герцог д’Эпернон. Выберите членов суда, и кончим дело поскорее.
— Ваше величество, — возразил Ришон, — не для чего собирать суд, не для чего судить меня. Я сдался в плен на честном слове маршала де Ла Мельере, я арестант добровольный, и это можно доказать: я мог выйти из Вера вместе с моими солдатами, бежать прежде или после их выхода и, однако ж, не бежал.
— Я ничего не понимаю в этих делах, — отвечала королева, переходя в соседнюю комнату. — Если у вас есть дельные оправдания, вы можете представить их вашим судьям. Вам удобно будет заседать здесь, герцог?
— Конечно, ваше величество, — отвечал он.
И тотчас же, выбрав в передней двенадцать офицеров, составил военный суд.
Ришон начинал понимать, что происходит. Скоро выбранные судьи заняли места. Потом докладчик спросил у него имя, фамилию и звание.
Ришон отвечал на эти три вопроса.
— Вас обвиняют в государственной измене, потому что вы стреляли из пушек в солдат короля, — сказал докладчик. — Признаетесь ли, что вы виновны в этом преступлении?
— Отрицать это — значило бы отрицать очевидное; да, сударь, я стрелял в королевских солдат.
— По какому праву?