— Капитан, вам угодно переговорить со мной?
— Да, надо бы, сударь, — отвечал офицер, для которого присутствие виконтессы было пыткой.
— Сударь, — вскричала госпожа де Канб, — ведите нас к принцессе, умоляю вас! Не все ли вам равно? Лучше вести нас к ней, чем оставаться здесь в неизвестности. Принцесса увидит Каноля, сударь, увидит меня, я переговорю с ней, и она подтвердит свое слово.
— Но, — сказал офицер, сразу ухватившись за мысль виконтессы, — какая счастливая идея пришла вам в голову, сударыня! Подите к принцессе сами, она, верно, не откажет вам.
— Что скажете вы, барон? — спросила виконтесса. — Что, будет ли хорошо? Вы не захотите обманывать меня, скажите, что должна я делать?
— Ступайте, сударыня, — отвечал Каноль с чрезвычайным усилием.
Виконтесса отпустила руку, прошла несколько шагов, потом вернулась к любимому и вскричала:
— Нет! Нет! Я не расстанусь с ним!
Услышав, что ворота отворяются, она прибавила:
— А, слава Богу! Вот возвращаются Ленэ и герцог.
Действительно, вслед за бесстрастным герцогом вошел Ленэ. Смущение выражалось на его лице, руки дрожали. При первом взгляде, которым обменялся с ним несчастный советник, Каноль понял, что ему нет никакой надежды, что он решительно осужден.
— Ну что? — спросила виконтесса, бросившись навстречу к Ленэ так поспешно, что увлекла с собою Каноля…
— Принцесса не знает, что делать, — пробормотал Ленэ.
— Не знает, что делать? — вскричала Клер. — Что это значит?
— Это значит, что она спрашивает вас, — отвечал герцог, — хочет переговорить с вами.
— Это правда, господин Ленэ? — спросила Клер, не заботясь, что такой вопрос оскорблял герцога.
— Да, сударыня, — пробормотал Ленэ.
— А что будет с ним?
— С кем?
— С господином де Канолем.
— Господин де Каноль воротится в тюрьму, и вы передадите ему ответ принцессы, — сказал герцог.
— Вы останетесь с ним, господин Ленэ? — спросила Клер.
— Сударыня…
— Останетесь ли с ним? — повторила она.
— Я с ним не расстанусь.
— Поклянитесь. Вы не покинете его?
— Боже мой, — прошептал Ленэ, глядя на молодого человека, ждавшего решения судьбы своей, и на эту женщину, которую можно было убить одним словом. — Боже мой, уж если он осужден на смерть, то дай мне силу спасти хоть ее!
— Клянитесь, господин Ленэ.
— Клянусь, — сказал советник, с усилием прижимая ее руку к своему сердцу, готовому разорваться.
— Благодарю вас, сударь, — сказал Каноль потихоньку, — я понимаю вас.
Потом повернулся к виконтессе.
— Ступайте, сударыня, вы видите, что я вне опасности: я с господином Ленэ и герцогом.
— Не отпускайте ее, не поцеловавшись, — сказал Ленэ.
Холодный пот выступил на лбу у Каноля, в глазах у него потемнело; он удержал Клер, которая уже уходила, и, притворяясь, будто хочет сказать ей что-то на ухо, прижал ее к груди.
— Просите, но не унижайтесь, — сказал он ей на ухо. — Я хочу жить для вас, но вы должны желать, чтобы я жил всеми уважаемый.
— Я буду просить так, чтобы спасти тебя, — отвечала она. — Разве ты не муж мой перед Богом?
Каноль, отстраняясь, так легко коснулся губами ее шеи, что она даже не почувствовала его поцелуя; несчастная удалилась, не поцеловав его в последний раз. Однако у самых ворот она обернулась, но между нею и арестантом теснилась толпа.
— Друг мой, — сказала она, — где ты? Я уж не могу видеть тебя. Скажи одно слово… еще одно… чтобы я могла унести с собой звуки твоего голоса.
— Ступайте, Клер! — сказал он. — Я жду вас.
— Ступайте, ступайте, виконтесса, — сказал один сострадательный офицер, — чем скорее уйдете, тем скорее вернетесь.
Голос Клер послышался еще в отдалении:
— Господин Ленэ! Добрый мой Ленэ! Я вверяюсь вам, вы отвечаете мне за него.
И ворота затворились за нею.
— Наконец, и то не без труда, — сказал герцог-философ. — Насилу-то мы от нее освободились!
Едва виконтесса ушла, едва голос ее исчез в отдалении и ворота затворились за нею, офицеры тесно окружили Каноля и показались неизвестно откуда две зловещие фигуры. Они подошли к герцогу и униженно ждали его приказаний.
Герцог, не говоря ни слова, указал им на пленника.
Потом он подошел к нему и сказал, кланяясь с обыкновенной своей ледяной вежливостью:
— Сударь, вы, конечно, поняли, что по причине бегства вашего товарища вам выпадает несчастная участь, которая ему готовилась.
— Да, догадываюсь, сударь, — отвечал Каноль, — но в то же время я уверен, что ее высочество принцесса Конде простила меня лично. Я видел, да и вы только что могли видеть в руках виконтессы де Канб приказ о моем освобождении.
— Все это правда, сударь, — возразил герцог, — но принцесса не могла предвидеть того, что случилось.
— Так принцесса отказывается от своей подписи?
— Да, — отвечал герцог.
— Принцесса крови не сдержит честного слова?
Герцог оставался бесстрастным.
Каноль посмотрел вокруг.
— Что? Уже пора? — спросил он.
— Да, сударь.
— А я думал, что подождут до возвращения виконтессы де Канб; ей обещали ничего не делать во время ее отсутствия. Стало быть, сегодня никто не держит слова?
И арестант с упреком взглянул не на герцога де Ларошфуко, а на Ленэ.
— Ах, сударь, — вскричал тот со слезами на глазах, — простите нас! Принцесса решительно отказалась вас помиловать, хотя я долго просил ее. Бог мне свидетель! Спросите у герцога де Ларошфуко. Надобно отмстить за смерть несчастного Ришона, и принцесса была тверда как камень. Теперь, господин барон, судите меня сами: и вы, и виконтесса равно попали в страшное положение; простите меня, чувствую, что очень нуждаюсь в вашей снисходительности: я осмелился обрушить весь ужас на одну вашу голову, потому что вы солдат, вы дворянин.
— Так я ее уж не увижу! — прошептал Каноль, задыхаясь от волнения. — Вот почему вы советовали мне поцеловать ее в последний раз!
Рыдание, победившее твердость, разум и гордость, разорвало грудь Ленэ; он отошел назад и горько расплакался. Тут Каноль посмотрел проницательными глазами на всех окружающих его: он везде видел людей, взбешенных жестокой казнью Ришона и ждавших, не падет ли духом, в отличие от верского коменданта, осужденный; другие, втайне сочувствуя ему, старались скрыть волнение, вздохи и слезы.