— Я очень благодарна вам, Джон. Я перед вами в неоплатном долгу, и я даю слово помогать вам в вашем деле в меру своих возможностей.
— Вы мне ничем не обязаны. Удовольствие от сознания, что Тим счастлив, станет для меня лучшей наградой. Наведывайтесь ко мне в гости время от времени.
Мэри не просто высадила Тима на Серф-стрит, а зашла с ним в дом. Рон сидел в гостиной перед телевизором, орущим сводку спортивных новостей.
— Привет, Мэри! Не ожидал, что ты зайдешь в столь поздний час.
Она села на диван, пока Тим аккуратно укладывал ее сумку и перчатки на тумбочку.
— Рон, мне надо поговорить с тобой. Это довольно важно, и я хочу покончить с делом, пока у меня еще хватает духу.
— Идет, дорогая! Как насчет чашечки чая и бисквитного пирожного с кремом?
— Звучит заманчиво. — Она с улыбкой взглянула на Тима. — Ты завтра работаешь, Тим?
Он кивнул.
— Я не хочу тебя прогонять, но мне кажется, в таком случае тебе пора ложиться спать, милый. Нам с твоим папой нужно поговорить, но обещаю, я без утайки расскажу тебе о нашем разговоре на выходных. Хорошо?
— Хорошо. Спокойной ночи, Мэри. — В доме Эсме он никогда не просил ее подоткнуть одеяло.
Пока закипал чайник, Рон расставил на кухонном столе чашки, блюдца и тарелки, краешком глаза наблюдая за Мэри.
— У тебя измученный вид, дорогая, — заметил он.
— Да, пожалуй. Вечер выдался трудный.
— Что учитель сказал про Тима?
Мэри водила пальцем по выщербленному краю чашки, пытаясь сообразить, как лучше начать разговор. Когда она наконец подняла голову и посмотрела на Рона, она казалась старой и усталой.
— Рон, я сказала не совсем правду насчет цели моего сегодняшнего визита к Джону Мартинсону.
— Да?
— Да. — Продолжая водить пальцем по краю чашки, она опустила взгляд, не в силах говорить, глядя в эти большие голубые глаза, столь похожие на глаза Тима по форме и столь не похожие на них по выражению. — Мне страшно тяжело, поскольку ты понятия не имеешь, что я собираюсь тебе сказать. Рон, тебе когда-нибудь приходило в голову, что мне будет трудно взять Тима к себе, если с тобой что-нибудь случится?
Рука, державшая заварочный чайник, задрожала; чай пролился на стол.
— Ты передумала, да?
— Нет. Я не передумаю, Рон, если только ты не отвергнешь мой вариант решения нашей проблемы. — Она сложила руки на столе перед чашкой и усилием воли заставила себя посмотреть старику прямо в глаза. — Нас с Тимом всегда связывали особые отношения, ты знаешь. Я нравлюсь ему больше всех людей, которых он встречал в жизни. Я не понимаю почему и уже даже не задаюсь этим вопросом. Я не сильно погрешу против истины, если скажу, что Тим меня любит.
— Нисколько не погрешишь. Он действительно любит тебя, Мэри. Вот почему я хочу, чтобы именно ты позаботилась о Тиме после моей смерти.
— Я тоже его люблю. Я полюбила твоего сына с первого же мгновения, когда увидела, как он стоит на солнце и смотрит на бетономешалку, выливающую цемент на олеандры Эмили Паркер. Тогда я не знала, что он умственно отсталый, а когда узнала, мои чувства к нему не изменились — на самом деле стали только сильнее. Долгое время я не придавала никакого значения тому, что он мужчина, а я женщина, но потом сначала Эмили Паркер, а вслед за ней ваша дочь заставили меня осознать сей факт. Ты ведь всегда держал Тима в неведении относительно взаимоотношений полов, да?
— Мне приходилось, Мэри. Учитывая наш с Эс преклонный возраст, я понимал, что, скорее всего, нас уже не станет ко времени, когда Тим вырастет, и потому мы с ней обсудили нашу линию поведения, когда он был еще ребенком. Нам казалось, что без нашего присмотра, да с такой привлекательной внешностью, он не оберется бед, коли узнает, для чего предназначены женщины, пока молод и сексуально активен. Никаких проблем не возникало, пока Тиму не пришло время пойти работать, но, как только он устроился в бригаду Гарри Маркхэма, я понял, что начнутся трудности. Ну, я пошел и поговорил с Гарри: объяснил, что я не хочу, чтобы кто-нибудь из его парней втянул Тима в неприятности или попытался растолковать ему насчет птичек и пчелок. Я предупредил Гарри: если они попытаются сделать что-нибудь подобное, я натравлю на них полицию, обвинив в совращении несовершеннолетнего, причем умственно отсталого. Больше я ни о чем не просил, и, полагаю, они получили свою долю веселья, издеваясь над ним по разным другим поводам, но вот во всем, что касается секса, они держатся молодцом, даже присматривают за Тимом и не подпускают к нему женщин. Билл Найсмит обычно ездит с Тимом на работу и с работы: он живет здесь неподалеку, в начале Куги-Бэй-роуд. Так что, в общем и целом, все сложилось хорошо. Нам повезло, конечно. Вероятность каких-нибудь неприятностей всегда остается, но пока все обходилось.
Кровь жаркой волной прихлынула к лицу Мэри.
— Почему вы заняли столь твердую позицию в этом вопросе? — спросила она, пытаясь оттянуть момент признания.
— Ну, Мэри, всегда ведь приходится выбирать между удовольствием и страданием. Нам с Эс казалось, что в конечном счете на долю бедного Тима придется больше страданий, чем удовольствия, если он начнет увлекаться женщинами, сексом и тому подобным. Мы с мамой решили, что лучше оставить мальчика в полном неведении. Ведь истинная правда, что человек не желает того, чего не знает, а поскольку Тим всегда много работал, он легко переносил воздержание. Возможно, со стороны это кажется жестоким, но мы считали, что поступаем правильно. А как ты считаешь, Мэри?
— Уверена, вы действовали в интересах Тима, Рон. Как всегда.
Похоже, ответ показался Рону уклончивым, ибо он торопливо пустился в дальнейшие объяснения.
— К счастью, пока Тим подрастал, у нас под самым носом имелся наглядный пример. По соседству от нас жила слабоумная девочка, и ее мать хлебнула с ней горя. Она Тиму в подметки не годилась: тянула всего пенса на четыре, да вдобавок не вышла ни рожей ни кожей. Когда ей стукнуло пятнадцать, на нее запал какой-то гнусный тип. Она прыщавая, жирная, слюнявая, неряшливая и все такое, но есть мужики, которым без разницы, кого трахать. Бедная идиотка залетела и с тех пор стала рожать косоглазых, заячьегу-бых, дефективных детей одного за другим, пока ее не отдали в специальное заведение. Здесь в нашем законе промашка, Мэри: в отдельных случаях надо разрешать аборты. Даже в государственном учреждении дурочку пользовал каждый, кто хотел, и в конце концов ей перевязали трубы. Именно ее мать и сказала нам, чтобы мы ни в коем случае не позволяли Тиму даже думать на тему секса.
Не обращая внимания на успокоительное бормотание Мэри, Рон встал и принялся беспокойно расхаживать по комнате. Представлялось очевидным, что принятое много лет назад решение по-прежнему не дает ему покоя.
— Многим мужикам и бабам плевать, что сексуальный партнер умственно неполноценен. Им бы лишь поразвлечься, и они даже рады, что у них не возникнет проблем с таким человеком, поскольку он недостаточно умен, чтобы преследовать их и доставлять неприятности, когда надоест. А чего волноваться-то? Они ведь считают, что слабоумный не может испытывать чувства, свойственные нам, нормальным людям. Они пинают его, как собаку, ухмыляясь во весь рот, когда безмозглый дурачок приползает на брюхе, виляя хвостом, и просит еще. Но слабоумные вроде Тима и соседской девочки способны к страданию, Мэри, в этом отношении они почти нормальные люди, особенно Тим. Бог мой, даже животные страдают! Я никогда не забуду, как Тим — тогда он был совсем еще крохой, лет семи или восьми, и только-только начинал говорить более или менее осмысленно, — так вот, он принес домой тощего, драного котенка, и Эс разрешила его оставить. В скором времени котенок превратился в кошку, которая вдруг начала раздуваться у нас на глазах, точно воздушный шарик, а потом глядь — появились котята. Я рвал и метал, но, к счастью для меня, она разродилась за заложенным кирпичом дымоходом в нашей спальне; я решил избавиться от котят, пока Тим ничего не узнал. Мне пришлось выломать половину кирпичей из кладки, чтобы до нее добраться, и я вообще не представляю, как она туда забралась. Кошка оказалась там, вся в саже, и котята тоже, а Эс стояла надо мной, хохотала как сумасшедшая и говорила, мол, хорошо, что кошка черная, сажа на ней незаметна. В общем, я вытащил оттуда котят, отнес на задний двор и утопил в ведре. Я в жизни так не раскаивался ни в одном своем поступке! Несчастная кошка целыми днями бродила по дому, горестно воя и мяуча, и искала своих детенышей. Она поворачивала ко мне голову, смотрела огромными зелеными глазами с такой надеждой, словно верила, что я найду пропавших котят. И она плакала, Мэри, плакала настоящими слезами, которые текли у нее из глаз, как у самой настоящей женщины. Я никогда прежде не думал, что животные могут плакать настоящими слезами. Господи! Первое время мне постоянно хотелось сунуть голову в газовую духовку. Эс неделю со мной не разговаривала, и каждый раз, когда кошка плакала, Тим тоже плакал.