— Я просто подумала, что тебе следует знать, против кого ты сражаешься. Хилари — искусный манипулятор. И Ник по-своему тоже очень умен, если не сказать больше.
— Чего ты боишься? Что я поддамся на лайтфутовское вранье или лайтфутовские приемы соблазнения и решу передать акции Лайтфутам, а не Каслтонам?
— Это именно то, чего я боюсь. — Виктория встала и, обхватив себя руками, посмотрела на Филу сверху вниз. В ее красивых карих глазах горела ненависть. — Эти акции принадлежат Каслтонам. После смерти Бэрка они по праву должны были перейти к Дэррену, а не к дешевой бродяжке, которая вторглась в нашу жизнь и все испортила!
Вне себя от ярости, Филадельфия мгновенно вскочила на ноги.
— Не смей так говорить о Крисси! Меня не волнует, что ты о ней думаешь, она была моей подругой, И я никому не позволю обзывать ее. Извинись, черт возьми. Сейчас же извинись.
Глаза Виктории наполнились гневом и болью.
— С какой это стати? Крисси Мастерс почти разрушила мой брак. Ей нравилось вбивать клинья между мной и Дэрреном, и я ненавидела ее за это.
— Чего ради ей было вбивать между вами клинья? Может быть, дело и без нее шло к этому? — выпалила Фила.
— Есть вещи, которые тебе неизвестны. То, что касается только меня и Дэррена. Я надеялась, что три года назад они будут похоронены в прошлом, но твоя драгоценная Крисси все разузнала и вынесла на свет Божий. Она наслаждалась тем, что бросила все это нам в лицо.
— Да ты можешь обвинить Крисси в чем угодно, черт побери.
— Думай что угодно, но я скажу тебе одну вещь, Филадельфия Фокс. Акции, которые ты от нее получила, являются наследством моего сына. И я хочу, чтобы они вернулись в семью Каслтонов.
— Крисси имела на них такое же право, как и любой член вашей семьи. Акции являлись ее наследством, а не Джордана. Ты не забыла, что Бэрк был ее отцом?
— Она умерла.
— Правильно, — жестко промолвила Фила. — И поэтому теперь они являются моим наследством. Крисси была мне как родная, единственным близким человеком, который остался у меня в этой жизни. Я никому не позволю ее оскорблять. Извинись за то, что назвала ее дешевой бродяжкой.
— Хорошо, извини меня, — с несчастным видом произнесла Виктория. Она смахнула слезы с глаз. — Но это ничего не меняет. При жизни она была нарушительницей спокойствия и продолжает такой же оставаться и теперь, после смерти. Я никогда не прощу ей, что из-за нее Бэрк отвернулся от Дэррена. И я никогда не прощу ей того, что она оставила эти акции тебе. Она отдала тебе часть будущего моего сына, и я хочу получить ее назад. Если ты не вернешь нам эти акции, то ты ничем не лучше нее.
Виктория развернулась и подхватила Джордана на руки. Несколько секунд ее глаза были прикованы к какой-то точке позади левого плеча Филы.
Потом она снова разразилась слезами и поспешила со своим маленьким сыном к выходу из бухты.
— Ну и ну, — мягко заметил Ник из-за спины Филы. — Похоже, ты сегодня для многих прямо как лучик солнечного света.
Женщина обернулась и увидела, что он стоит, облокотившись на огромный валун, держась одной рукой за камень. Лицо Лайтфута было, как обычно, непроницаемым.
— Ты давно здесь стоишь? — спросила Филадельфия, пытаясь взять себя в руки.
— Несколько минут. Вы с Вики были так захвачены своей девичьей болтовней, что даже не слышали, как я подошел.
Фила устало опустилась на свое полотенце и подняла книгу. Ее пальцы дрожали. Она еле сдерживала подступавшие слезы.
— Я не хотела ее расстраивать, — призналась она. — Но я не позволю ни ей, ни кому-либо еще обзывать Крисси.
— Даже если Крисси этого заслуживает?
Фила решительно кивнула головой.
— Даже если Крисси этого заслуживает.
— Это мне понятно. Семья есть семья. — Ник сел рядом с ней и прислонился к теплому валуну. Он подтянул под себя ноги в джинсах и, закрыв глаза, подставил лицо солнцу. — Ты когда-нибудь занималась любовью на пляже?
— Нет, конечно, я не занималась любовью на пляже и не намерена это делать сейчас, поэтому не забивай себе голову глупостями. — Фила снова взяла свою книгу и углубилась в чтение.
Ник ждал. Он поднял горсть камушков и принялся лениво бросать их в волны. Прошло две-три минуты.
— Полагаю, что ты занимался любовью на пляже? — наконец капризно спросила Фила, не поднимая головы от книги.
Ник улыбнулся сам себе и взял очередную горсть гладких, омытых морем камушков.
— Нет, не могу так сказать. Но всегда втайне хотел попробовать.
Это привлекло ее внимание.
— У тебя много необычных, неисполненных желаний?
— Когда узнаешь меня поближе, выяснишь и это тоже.
— Не могу представить, почему тебе хочется заняться любовью на пляже. — Она перевернула страницу в книге. — Мне кажется, это было бы страшно неудобно.
— Не для тебя.
— Что ты имеешь в виду, не для меня?
— Как я себе это представляю, большую часть времени ты была бы на ногах.
— На ногах?
— Да. Надо мной. Ты бы широко раздвинула ноги, а я…
— Прекрати. Ты уже начинаешь перегибать палку.
— Спасибо, Фила, — мрачно сказал он. — Мне никто еще этого не говорил. Это что-то новое, что ты во мне открыла. — Ника не беспокоил проявляемый ею интерес к книге. Последние две страницы она явно не прочитала. Она так же остро, как и он, осознавала его присутствие. Природное ощущение своей мужской силы будоражило его. Он уже начинал возбуждаться.
— Не нужно винить меня в своих сексуальных фантазиях, — пробормотала женщина.
— Как же я могу не винить тебя? Ты предмет этих фантазий. Всех.
— Пожалуйста, перестань так говорить. Я уже тебе сказала, отношений у нас нет. Ты не забыл, что спишь на моем диване?
— Я бы хотел, чтобы у нас с тобой были отношения, — почти неслышно произнес Никодемус.
— Почему? Думаешь, что сможешь лучше контролировать мои поступки, если будешь со мной спать? — выпалила она.
Он услышал беспокойство в ее голосе и понял, что по этому минному полю придется двигаться с особой осторожностью.
— Это мне нужно волноваться, что ты будешь контролировать мои действия, — мягко проговорил он. — Я уже тебе говорил, что ты очень сильно действуешь на меня, Фила. Ни одна другая женщина на меня не действует так, как ты.
— Ха.
— Правда. — Ник помолчал несколько секунд. — Мне тридцать пять лет, и мне еще ни с кем не было так хорошо, как с тобой в ту ночь, когда мы занимались любовью.
— Звучит довольно избито, Ник. Старо, глупо и пошло.