Ох, злая ты, Ритка… Сама все испортила.
Белокурая бестия. Демон.
В этих снах Макс сначала занимался с Ритой любовью, а потом они начинали ругаться. И столько злости вызывали у Макса ее упреки… Убил бы гадину.
В этом, сегодняшнем сне Макс пошел до конца. Он стал душить Риту. Любовь превратилась в ненависть. Нектар стал ядом…
Проснулся он среди ночи с бешено колотящимся сердцем. Включил торшер и потянулся к книге, которую взял у дочери. Открыл наугад:
«…знаешь, мне так мало надо. Только видеть Тебя. Потому что Ты — красивый. Не смазливой, не журнально‑приторной, но той мужской, убийственной красотой, которая заставляет женщин забывать о клятвах, которые они дали другим мужчинам. Забывать о долге, о своих материнских обязанностях. Бросать престарелых родителей, топтать свое будущее, предавать свою бессмертную душу. Твоя красота — ад, в котором горят женские сердца. И я — пропала навсегда…»
— О боже. Какая… какая пошлость! — пробормотал Максим. — Она пропала, видите ли… А я — виноват!
Он с детства знал, какое впечатление производит на слабый пол, на людей вообще. Да, привлекательный. Да, едва только вошел в подростковый возраст, сразу стали искушать… Помнится, лет пятнадцать было — одна из учительниц оставила после уроков, предложила жить вместе. На улице подходили женщины, говорили разное. Страшное дело, хех…
Мог бы вообще ничего не делать, жить за счет женщин. Собственная красота могла погубить его — об этом он инстинктивно догадывался. Позже не раз убеждался в том на чужом опыте. Сколько мужиков поломали свою судьбу, так ничего и не сделав в жизни только потому, что женщины считали их красивыми. До поры до времени. А потом полтинник стукнул — и все, в тираж, дядька, никому не нужен. Ни семьи, ни карьеры, ничего… Красота может стать проклятием. Что для женщины хорошо, для мужчины — смерти подобно…
Поэтому Максим не пошел по легкому пути. Что толку составлять донжуанские списки, когда можно завоевать весь мир. Помимо красивой внешности у него ведь еще есть ум и бешеное честолюбие.
Рита, вернее, Марго, в своем романе писала именно об этом. О той любви, которая губит. Она довольно верно нарисовала портрет Макса, свой, с иронией отозвалась о Варе (в романе — Вере). Маленький городок, люди, ситуации, факты… Ни одного настоящего имени (кроме Лили), но любой, кто был знаком с этим прошлым, мог догадаться, о ком речь.
О нем, Максиме Столярове, кандидате в Президенты.
Любой журналюга, если бы начал копать, легко бы нашел подтверждение всем этим фактам. Просто чудо, что еще никто не свел имена Максима и Марго. Но скоро все узнают, что будущий Президент учился с попсовой писательницей, у них был роман, и подробности можно узнать из книжонки под названием «Я и Ты».
Хреново, мистер Столяров.
Нет, ужасного ничего нет, он, Макс, никого не зарезал и не украл, любовь‑морковь с Ритой случилась до брака, но вот именно — хреново. То есть не очень хорошо. Неприятно. В романе Он (читай — Макс Столяров) представлен честолюбивым и бездушным юнцом. И ни один идиот‑читатель не вспомнит, что в юности все не идеальны. Главное — в зрелые годы не быть дураком. Все‑все люди в юности наломали дров. Как там, у Пушкина: «Блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел».
Потом история с Лили. В жизни это была ящерица, в книге — девушка. Причем родная сестра Веры (читай, жены кандидата в Президенты, Варвары Столяровой). Еще хуже… Пока до публики дойдет, что не было никакой сестры, что прототип Лили — обычная игуана!
Отвратительно и глупо все. Крайне неприятно!
Утром, чуть свет, Максим вызвал своего незаменимого помощника, Якова Березина.
— Вот что, Яков… Вроде мы обсуждали мое прошлое сколько раз, но… Какие‑то мелочи я просто забыл. Не придавал значения. Все не просчитаешь! — Максим положил перед помощником книгу Марго. — Вот. Это история из моего прошлого. Причем лживая и вывернутая наизнанку. Но в этой истории много и реальных фактов, которые не пойдут мне на пользу. Не знаю, что конкретно придется сделать, но надо приложить все усилия, чтобы все это не стало известно публике…
И Максим подробно, не упуская мелочей, рассказал Березину о том эпизоде из своей юности. А Варе, о дворовой компании, о Рите Булгаковой и игуане по имени Лили…
— Максим Павлович, очень хорошо, что вы меня об этом предупредили, — выслушав, сдержанно произнес Березин. — Послезавтра намечен ваш визит в вашу старую школу, собираются прийти бывшие учителя, и бывшая директор, в частности, Юлия Аркадьевна… Мы пересмотрим план встречи. Никакой старой гвардии, никаких личных воспоминаний. Писательницу Булгакову, если она здесь, в городе, и близко к школе не подпустим. И на всех прочих встречах с избирателями станем следить, чтобы Булгаковой не было. В принципе, ничего особо страшного я в этом не вижу. Сколько вас ни пытались скомпрометировать, ничего не получилось. Вы эту Булгакову двадцать пять, или сколько там лет, не видели — ну, и не увидите.
— Было бы замечательно, — усмехнулся Максим.
— Да, вот еще что. Звонил ваш брат, хотел видеть вас.
— Что‑то случилось?
— Он не говорит. Просит о личной встрече. Возможно, речь о вашей матери. Иван Павлович просит прийти вас сегодня, после двух. Утверждает, что ваша мама в этот момент будет у мануальщика…
— Интересно, — пробормотал Максим. — Что‑то с маменькой, я чувствую. Надо зайти. Как, Яков, есть у меня «окно» сегодня?
* * *
— Ушла, — выглянув за угол, сообщил Иван.
— Она очень больна? — с тревогой спросила Рита. Мать Ивана (и Макса) со стороны не выглядела старухой. Вполне себе бодрая дама с жестким набеленным лицом, напоминающим издалека маску. Походка твердая и энергичная.
— Сосуды слабые. Постоянно ходит к неврологу и к мануальному терапевту. Но, думаю, ничего страшного. Было бы хуже, если б не лечилась. А так все под контролем… — Иван взял Риту под локоть, повлек за собой.
…Они вошли в квартиру. Рита была здесь когда‑то, очень давно, во времена своей юности, и тоже в тот момент, когда Зои Викторовны не было дома. И Ивана…
Чисто, уютно, современная мебель.
— Вот, располагайся. Макс будет минут через пятнадцать. Он никогда не опаздывает. Ну все. Я пойду. Если что, звони.
— Спасибо, — с трудом произнесла Рита. Села в кресло посреди гостиной.
Хлопнула дверь — это ушел Иван.
* * *
— Сережа, Виталик, не надо меня сопровождать. Без этого… Мой дом родной как‑никак.
— Максим Павлович!
— Не надо, я сказал. Ждите в машине.
Обычно Максим не роптал, позволял охранникам делать свое дело. Но в дом своего детства он с охраной не ходил. Пусть мамы сейчас там не было, но даже заочно Максим не хотел ее оскорблять. Между матерью и старшим сыном существовала особая, нежная и трепетная любовь…