— Тебе тоже пора подумать о семье, — сказал Краснов Вадиму. — Ты мне как-то сказал, что любить не умеешь. Что-то не верится, тем более теперь, когда все так удачно для тебя складывается. Мало что ли красивых женщин? Кстати, ты помнишь Веру, жену Макара, я тебе ее в театре показывал?
Вадим в панике оглянулся на Александра и машинально схватил Краснова за руку.
Егор Данилыч, прошу вас, при Сане о ней ни слова.
Краснов сдвинул густые брови.
— Что за оказия! Опять какие-то тайны? Ну-ка, пошли в сад, расскажешь мне, в чем тут дело.
— Егор Данилыч, я не могу об этом говорить. Поверьте мне на слово, просто не упоминайте о ней в его присутствии.
— Э, нет, брат, теперь от меня не отделаешься. Пошли, не то у него спрошу.
Вадиму ничего не оставалось, как последовать за хозяином в сад.
— Ну, говори, — потребовал Краснов, как только они сели на скамью под деревьями.
— Почему вы вспомнили о Вере? — спросил Вадим, оттягивая разговор.
— Хотел обратить на нее твое внимание. Макара убили в прошлом году в разборке. Ты разве ничего не слышал?
— Нет, я не знал об этом.
Голос его плохо слушался, а тут еще Краснов с его испытующим, пронизывающим взглядом.
— Вот я и подумал, — продолжал Краснов, не спуская с него глаз, — Вера — красавица, уже год вдова, женихов хоть отбавляй, но замуж ни в какую выходить не хочет. И ты парень видный, богатый, девки по тебе мрут, сам видел. Мне судьба Веры небезразлична. Макар хоть нам и не родным был, но я привык считать его своим племянником… Слушай, ты мне зубы не заговаривай, выкладывай, при чем здесь Александр.
Делать было нечего. Краснов не оставлял ему выхода.
— Из-за Веры мы расстались с Саней на пятнадцать лет, — сказал Вадим.
Краснов вытаращился на него так, будто увидел впервые. Пришлось все ему рассказать.
— Теперь мне многое стало ясно, — в раздумье проговорил Егор Данилыч, после того как Вадим умолк. — Я все не мог понять, чего тебе в жизни не хватало. Как же он простил тебе такое?
— Может, только он один и мог простить.
— И как видно, не зря. Думаю, он выиграл от этого не меньше, чем ты. Если уж он меня научил прощать… Знаешь, удивительная штука получается: ты вроде прощаешь другого, а хорошо на душе становится у тебя самого. Да, да, — он стал ходить мимо Вадима, обдумывая какую-то ускользающую от него мысль, которую надо было ухватить во что бы то ни стало, — да, теперь я понимаю, откуда в нем столько света. Только я разобраться хочу… Бывает ведь еще по-другому: сделал тебе человек подлянку, и ему никакого прощения не надо, он рад, что поступил именно так, а не иначе. Что ж, и такого прощать?
— Это очень сложный вопрос Егор Данилыч, я на него ответить не берусь, но считаю, что простить можно того, кто искренне нуждается в прощении.
— А ты сам нуждался в моем прощении? Ведь не ты просил меня об этом, а Александр. Говори все без утайки, я же сказал, что ничего не изменится.
Вадим ответил не сразу. Оказалось, что ему самому надо в себе разобраться.
— Просить за себя я бы не стал. Но я всегда знал, что виноват перед вами, я не должен был давать обещаний, которых не в состоянии выполнить. Думаю, если человек осознает свою вину, он нуждается в прощении.
Краснов смотрел на него, улыбаясь.
В конце аллеи показались Александр и Лин.
— Ты читал его книги? — спросил Краснов.
— Только начал одну.
— Читай, читай, тебе это должно быть особенно интересно. У него есть своеобразная манера обращаться время от времени к какому-то неизвестному, незримому собеседнику. Он делает это с завидным постоянством во всех своих книгах. Уж не ты ли тот неведомый читателю собеседник? Теперь я совершенно уверен, что ты узнаешь в нем самого себя. Полагаю, свою потребность общения с тобой он реализовывал на бумаге, и это в те годы, когда ты считал его погибшим.
Он увидел, как его слова потрясли Вадима. Быстрая смена мыслей и чувств отразилась у того на лице. Глаза его с радостью и болью обратились на Александра. Краснов был доволен: сознание своей сопричастности к тому настоящему и сильному, что связывало этих двоих молодых людей, волновало его и трогало до глубины души.
Александр и Лин медленно приближались; он обнимал ее за талию, смеялся и часто прижимал к себе.
— Он кажется таким счастливым, может, твои опасения по поводу Веры беспочвенны?
— Если бы знать наверняка! Он до сих пор никогда не произносит ее имени, это меня и настораживает. Подумайте, сколько всего связано для него с воспоминанием о ней: обманутая любовь, предательство названого брата, ужас войны. Нет, даже теперь, когда у него есть Лин, самое разумное — не ворошить прошлое.
— У вас чудесный сад, Егор Данилыч, — сказал, подходя к ним Александр, — располагает к уединению и философским беседам, чем вы, кажется, здесь и занимаетесь, если судить по вашим торжественным и одухотворенным лицам.
Краснова разобрал смех до того, что он повалился на скамейку.
— Вот уж никогда не думал, что у меня может быть одухотворенное лицо, — проговорил он, вытирая слезы. — Уморил ты меня, ей-богу. Надо Кате рассказать.
— А мы с Лин решаем, куда нам отправиться в свадебное путешествие.
— Конечно, в Китай, — посоветовал Вадим.
— Гениально, сын мой! Именно так мы и собираемся поступить. Давно мечтал побывать в этой древней стране.
— Главное — не упади с Великой Китайской стены.
— Может, мне повезет, и я увижу желтого дракона.
— Тебе, может, и повезет, — сказал Краснов. — Лин, там действительно живет желтый дракон?
— Конечно, — убежденно ответила Лин. — В горах есть его дом, люди там молятся.
— Даосский храм, — подсказал Александр.
— Дракон помогает людям: за храмом есть пещера, из нее течет ручей; если вымыть волосы, то не будет болезней.
— Да ведь они буддисты, — заметил Вадим.
— Одно другому не мешает, — возразил Александр, — старые верования остаются, так же, как и у нас.
— Вот незадача! — воскликнул Краснов. — Я только сейчас сообразил, что вы не сможете венчаться в церкви.
— К сожалению, это так, — подтвердил Александр. — Возможно, Лин когда-нибудь сама захочет принять православие, я от нее этого требовать не могу.
— Все равно устроим пир горой, — обнадежил Краснов, — я приглашу для Лин китайских музыкантов и танцоров.
— Егор Данилыч, вам совершенно незачем беспокоиться.
— Вряд ли он позволит что-нибудь сделать для него, — предупредил Вадим. — В этом смысле он упрям, как бревно, с детства такой.
— Это мы еще посмотрим! Меня не переупрямишь, не на того напал.