С другой стороны, сам я никогда не считал себя убийцей. Скорее наоборот. Неким санитаром, осуществляющим очистку окружающей территории. Все, кого я убирал, были законченными подонками. Человека так просто не убивают. Тем более хорошего человека. Нужно очень постараться, чтобы вызвать к себе такую ненависть. Быть слишком большим мерзавцем, чтобы заработать заказ на свое уничтожение. Бывают, конечно, исключения, когда убирают много знающего свидетеля или слишком строптивого борца за правду. Но это не мои случаи. Таких у меня в жизни не бывало. Все сплошная сволочь попадалась. Я специально интересовался.
Рано утром я приезжаю в аэропорт и слоняюсь без дела по зданию, разглядывая пассажиров. Совсем другой косяк людей пошел. Раньше поездка за границу была целым событием, невероятной встречей с Чудом. Даже на границе все волновались, переживали: выпустят или нет, разрешат или завернут обратно. А сейчас просто утомленно-равнодушные лица богатых туристов и вечно озабоченные своим товаром физиономии «челноков». Но это уже не Чудо. И вместо пропускного пункта в Рай аэропорт Шереметьево превратился в некое подобие вокзала с бомжами, где грязно, некрасиво, муторно и как-то по-особенному тесно, словно людей специально загоняют в клети, чтобы потом дать им возможность разлететься по своим местам.
Если бы даже я не увидел отражение «владельца скотобойни» в висевшем на стене зеркале, все же и тогда почувствовал бы его присутствие. У него слишком нехорошая энергетика. Холодный взгляд палача. Нет, честное слово, он действительно был мясником. Мне все более неприятно иметь дело с такими людьми.
Этот тип подходит ко мне и вежливо кивает.
— Вы принесли досье? — спрашивает он. А я вижу, с разных сторон за нами следят его люди. Они слишком заинтересованно смотрят в нашу сторону, чтобы быть случайными пассажирами.
— Да, конечно, — я достаю досье из своего чемоданчика, протягивая ему папку.
— Границу пройдете нормально? — спрашивает он, кивая на мой чемоданчик. — Надеюсь, ничего противозаконного в нем нет?
— Ничего, — улыбаюсь я, хотя делать это совсем не хочется, — только часть ваших денег. Это вряд ли кого-нибудь волнует.
— Они могут не разрешить вам вывоз валюты, — предупреждает меня этот тип, словно я действительно деревенский дурачок.
Вместо ответа достаю пачку банковских документов, удостоверяющих, что я дважды обменивал деньги — сначала на рубли, а потом снова на валюту. Конечно, я потерял приличную сумму, но получил законное право на вывоз валюты.
Насладившись произведенным эффектом и не давая опомниться, я спрашиваю:
— Зачем вы прислали мне такого переводчика? Что я с ней буду делать?
Он удивленно смотрит на меня.
— А вы кого ожидали увидеть?
— Во всяком случае, не такую пигалицу. На ней же кожа да кости. И вообще, она похожа на задиристого мальчика. Надеюсь, она хоть языки знает.
— Знает, — кивает «владелец скотобойни», — она выросла в Германии, и немецкий — ее родной язык.
— Неужели она немка?
— Из поволжских немцев. Но родители служили в Западной группе войск, и она выросла в Германии. Так что можете не волноваться, языками она владеет прекрасно.
— Где вы ее нашли?
— Это неважно. Главное, она может быть вам полезна.
— Я могу ей доверять?
— В рамках разумного. Подробности ей, конечно, неизвестны. Но ей объяснили, что вы будете искать нужного нам человека. Кстати, она уже приехала и сидит внизу, в кафе. Когда будете проходить границу, она к вам присоединится. Уже есть какие-нибудь наметки, планы?
— Пока никаких. — Этому типу не обязательно знать, о чем я думаю. Пусть считает меня недостаточно толковым, так будет даже лучше. Или достаточно хитрым. Это тоже неплохо.
— Мы искали в Швейцарии повсюду, — говорит он, словно читая мои мысли, — потратили на поиски несколько месяцев. Все впустую. Если у вас есть какой-то свой вариант, отличный от нашего, можете его попробовать. Но это будет достаточно сложно. Швейцария не столь большая страна, чтобы в ней спрятаться, имея такие огромные деньги.
— Вы думаете, он до сих пор жив? — задаю я последний вопрос и вижу, с каким изумлением он на меня смотрит. Все-таки я его достал.
— Конечно, — говорит твердым голосом, — обязательно жив. Он бы не стал работать на чужого дядю. Это слишком разумный человек.
— Может, его просто убрали?
— Кто? — Теперь он смотрит на меня так, словно я могу прямо сейчас, здесь, в аэропорту, дать конкретный ответ.
— У таких людей врагов бывает достаточно, — бормочу я, отмечая его реакцию. Мне очень важна именно его реакция. Но он, похоже, тоже это сознает и поэтому успокаивается. Даже чуть улыбается. Реакция у него мгновенная, как у теннисиста.
— Не нужно думать о его врагах. Лучше постарайтесь вычислить друзей, у которых он мог скрыться. И не забывайте, у вас не так много времени. Возьмите это с собой. — Он протягивает мне небольшой телефонный аппарат. — Работает практически везде. С его помощью мы всегда можем связаться с вами, а вы — найти нас. Телефоны в Москве вы запомнили? Там постоянно будет сидеть кто-то из моих людей. До свидания.
Он мог бы пожелать мне удачи, и я с большим удовольствием послал бы его к черту. По традиции, конечно. Но он больше ничего не говорит, словно не желая отправляться туда, где его законное место и куда он наверняка попадет после бренного существования. Хотя это уже не мое дело. Этот тип даже не очень скрывает, что в аэропорту находятся его люди. Он просто чуть поднимает руку, давая сигнал, и те направляются вниз, — очевидно, чтобы найти там мою экстравагантную спутницу.
Когда я прохожу таможню и границу, она появляется в зале, по-прежнему в своей темной кожаной куртке и темных брюках. В руках небольшой рюкзак или мешок, отсюда я плохо вижу. Неужели у этой идиотки нет денег на чемодан? Или это такой своеобразный стиль?
Я приближаюсь к таможеннику. Сначала нужно пройти контроль у него. Я спокойно предоставляю свой чемоданчик для контроля, ожидая, когда попросят документы на право вывоза валюты. Но о деньгах в моем чемоданчике никто даже не спрашивает. Им это просто неинтересно. А ведь они наверняка видели на своих приборах, что в чемоданчике пачки денег. Любопытно, почему они так реагируют? Им все равно, или они просто давно на все плюнули, предпочитая иметь свои твердые проценты с других операций? Во всяком случае, я понял, что таможенник каким-то шестым чувством уловил, что у меня есть документы, и поэтому даже не спрашивает их. Просто смотрит на меня и лениво, сквозь зубы говорит:
— Декларация заполнена?
— Да, — протягиваю ему бланк, где, конечно же, не указаны мои деньги, а вместе с декларацией и тысячу долларов, что для него достаточно много. Очень много за одну смену. Он удовлетворенно кивает. Теперь у таможенника больше нет никаких вопросов. Я мог бы провезти без всяких документов хоть миллион долларов. Неужели здесь все так куплено? Впрочем, это уже не мое дело. Я беру свой чемоданчик и двигаюсь дальше.