Нет, но я так полагаю, вы обсуждаете лак для ногтей или колготки.

Если бы я не знала, что ты нарочно меня провоцирует непременно поддалась бы на это.

Ну ладно, колись — о чем болтали?

О твоих подвигах в постели.

Он побледнел:

Ты серьезно?

Абсолютно. Мег хочет знать все и в мельчайших подробностях.

Господи Иисусе…

А о чем еще, по-твоему, мы можем разговаривать?

Ты ведь шутишь, да?

И почему мужчины такие тупые?

Потому что мы допускаем ошибку, влюбляясь в таких умных, как ты.

А ты предпочел бы тупицу?

Никогда.

Ответ предусмотрительный.

Значит, ты ничего мне не расскажешь…

Нет. Наши разговоры сугубо конфиденциальные… как и положено. Так и быть, скажу тебе одну вещь, в которой я вчера призналась Мег: я счастлива.

Он внимательно посмотрел на меня:

В самом деле?

Не делай вид, будто страшно удивлен.

Я не удивлен. Мне просто приятно, вот и всё.

Знаешь, мне тоже. Потому что все складывается так хорошо.

Он наклонился и поцеловал меня:

Жизнь может быть сладкой.

Я ответила ему поцелуем:

Однозначно.

Когда жизнь сладкая, то и время как будто летит с пугающей скоростью. Возможно, потому, что события плавно сменяют друг друга, подчиняясь некоему распорядку, и обстоятельства складываются непременно ко всеобщему благу. Мои колонки имели успех. «Харперз энд Бразерс» выплатили мне целое состояние в пять тысяч (огромные деньги по тем временам) за выпуск книги-сборника моих скетчей из серии «Будни». Джек получил повышение по службе. Он стал старшим менеджером по работе с клиентами — и хотя по-прежнему вел дела страховых компаний, его жалованье увеличилось вдвое. Между тем Эрику возобновили контракт с Эн-би-си с повышением оклада, что значительно пополнило его банковский счет. Мег получила должность старшего редактора в «Макгро-Хилл» и закрутила роман с бас-гитаристом (длился он почти полгода — по меркам Мег, целая романтическая эпопея). Моя жизнь с Джеком все больше напоминала сладостную рутину. Насколько я могла судить, Дороти тоже сумела приспособиться к странностям своего брака — притом что по-прежнему называла дни, которые он проводил со мной, командировками.

Наверное, не стоит повторять старую истину о том, что мы сознаем счастье, только когда оно уходит. Но тогда, во второй половине пятьдесят первого года, я твердо знала, что это самое удивительное время моей жизни.

И вот оно кончилось. Я даже помню точную дату: восьмое марта 1952 года. В шесть часов утра. Меня разбудил настойчивый звонок в дверь. Джек был по делам в Питсбурге — и я не могла представить, кто мог беспокоить меня в столь ранний час.

Я открыла дверь и увидела дрожащего на пороге Эрика. Вид у него был такой, будто он всю ночь не сомкнул глаз. И в то же время он казался испуганным. Меня тотчас охватил страх.

Что случилось? — спросила я.

Они хотят, чтобы я назвал имена.

6

«Они» — это Эн-би-си, Национальная радиовещательная компания. Накануне днем старший вице-президент компании — некий мистер Аира Росс — позвонил Эрику в его офис на тридцать втором этаже Рокфеллеровского центра и попросил о короткой встрече с ним и его коллегой. Эрик поинтересовался, не подождет ли встреча до завтра — поджимали сроки сдачи очередного выпуска шоу Марти Маннинга. На что Росс ответил:

Извини, но нам необходимо встретиться с тобой сейчас.

Нам, — сказал Эрик. — Как только этот сукин сын произнес во нам, мне стало ясно, что со мной все кончено.

Эрик отхлебнул кофе. Спросил, нет ли в доме виски.

Эрик, шесть утра.

Я знаю, — бросил он. — Но кофе слабоват, а глоток виски меня бы взбодрил.

Увидев, что я колеблюсь, он стал напирать:

Пожалуйста, Эс. Сейчас не время спорить о плюсах и минусах предрассветного пьянства.

Я достала из шкафчика бутылку «Хайрам Уокер»:

Есть только бурбон. Джек не пьет шотландское виски.

Если крепость выше пятидесяти градусов, на остальное мне плевать.

Он налил бурбон прямо в кофейную чашку. Начал отхлебывать, слегка морщась при каждом глотке.

Так-то лучше, — сказал он и продолжил рассказ: — В общем, я поднялся в кабинет Росса на сорок третьем этаже. Среди нас, авторов Эн-би-си, за Россом закрепилась кличка Гиммлер — поскольку именно ему поручали убирать из компании неугодных. Его секретарша заметно побледнела, увидев меня, — и это было верным признаком того, что мое дело дрянь. Но, вместо того чтобы проводить меня в его кабинет, она пригласила меня в соседнюю комнату для совещаний. За столом сидело пятеро парней. Когда я вошел, все они дружно уставились на меня, как на смертника, которого привели в апелляционный суд с просьбой о смягчении наказания. Повисло долгое напряженное молчание. Я, идиот, попытался разрядить обстановку.

«И все это для меня?» — сострил я. Но никто не засмеялся. Росс поднялся из-за стола. Он действительно палач, этот Росс. Ничем не примечательный человечек, с внешностью бухгалтера, в очках с толстыми линзами, с жидкими, вечно сальными волосенками. Представляю, как над ним издевались в школе — наверное, с тех пор он и жаждет мести, упиваясь той маленькой властью, которую дает его должность. Особенно в такой момент — когда ему предстоит провести собственное расследование антиамериканской деятельности на сорок третьем этаже Рокфеллеровского центра.

Итак, он встал и бесцветным голосом представил каждого из присутствующих. Это были Берт Шмидт, глава редакции эстрады и комедии. Двое ребят, Голден и Френкель, — из юридической службы. И был еще один джентльмен, агент Брэд Свит, — из ФБР. Ты бы видела этого Свита. Как будто только что из массовки гангстерского фильма. Верзила с квадратной челюстью, короткой стрижкой и бычьей шеей. Уверен, он держал оборону в школьной футбольной команде в своей родной Небраске, потом женился на девушке, которую привел на выпускной, и все четыре года в Уичито мечтал о том дне, когда будет служить мистеру Гуверу, защищая мамочку и американский флаг от опасных писателей-извращенцев вроде меня. Улавливаешь?

Да, — сказала я, подливая себе в кофе немного бурбона. — Картина ясна.

Чего это тебя потянуло на выпивку?

Думаю, мне тоже не помешает.

Так вот, Росс жестом пригласил меня к столу. Я сел. И сразу заметил толстую папку перед агентом Свитом, на которой значилось мое имя. Я перевел взгляд на юристов. Перед ними на столе лежали мои контракты с Эн-би-си. Я попытался встретиться глазами с Бертом Шмидтом — он всегда стоял на моей стороне, — но тот отвернулся. Было заметно, что он перепуган до смерти.