Росс открыл процесс инквизиции стандартной фразой:
«Уверен, тебе известно, почему ты здесь».
«Не совсем, — ответил я, — но раз уж тут присутствуют двое юристов, должно быть, я совершил нечто из ряда вон выходящее. Позвольте угадать? Я своровал пару анекдотов у Эрни Ковакса, и теперь меня хотят привлечь к ответственности за плагиат».
И опять моя шутка не возымела успеха Наоборот, Росс ощетинился и попросил проявлять уважение к присутствующим. На что я ответил: «Я вовсе не пытаюсь демонстрировать неуважение. Мне просто непонятно, что я здесь делаю… и что, черт возьми, я натворил».
И тогда агент Свит вперился в меня своими патриотическими глазками — вылитый Оди Мерфи — и процедил вопрос, на который, как я и предполагал, мне рано или поздно придется отвечать.
«Мистер Смайт, состоите ли вы сейчас или состояли ли вы когда-нибудь в коммунистической партии?»
Не задумываясь, я ответил: «Нет». Агент Свит попытался скрыть усмешку, открывая пухлую папку, и сказал:
«Вы лжете, мистер Смайт. Если бы вы были в суде, вас могли бы привлечь к ответственности».
«Но здесь же не суд, — ответил я. — Скорее пародия на суд…»
Это взбесило Росса. «Послушай, ты, умник, — угрожающе прошипел он, — советую тебе сотрудничать или…»
Один из юристов — кажется, это был Френкель — тронул его за руку, словно предупреждая: никаких угроз. Потом повернулся ко мне и заговорил доброжелательным тоном.
«Вы абсолютно правы, мистер Смайт. Здесь не судебное заседание. И это даже не расследование и тем более не комиссия Конгресса. Мы собрались исключительно для вашего блага…»
«Моего блага! — произнес я, пожалуй, слишком громко. — Что ж, это меня устраивает».
«Все, к чему мы стремимся, — продолжил Френкель, — это помочь вам избежать потенциально опасной ситуации».
«О, так, значит, все мы тут друзья? — сказал я, уставившись на Берта Шмидта. — Ну и ну, я даже не предполагал, что у меня столько друзей в высших эшелонах…»
«Это бесполезно», — обратился Росс к своим коллегам-инквизиторам.
Но Шмидт попытался сыграть роль доброго полицейского:
«Эрик, прошу тебя… постарайся сотрудничать».
«Хорошо, хорошо, — ответил я. — Валяйте спрашивайте».
Агент Смит снова потянулся к папке. «Как я уже сказал, мистер Смайт, у нас есть доказательства, опровергающие ваше последнее заявление. По нашим данным, вы вступили в коммунистическую партию в марте тридцать шестого года и были членом нью-йоркского отделения в течение пяти лет. Вышли из партии лишь в сорок первом году».
«Ладно, признаюсь. Действительно, в течение короткого периода времени, сразу по окончании колледжа, я состоял в партии. Но с тех пор прошло уже долгих десять лет…»
«Почему же вы только что солгали мне о своем прошлом членстве в партии?» — спросил агент Свит.
«А вам бы хотелось признаться в ошибках молодости?»
«Конечно нет, но, если бы меня спросил федеральный офицер правительства Соединенных Штатов, я бы сказал правду. Ошибка есть ошибка. Но ошибку можно исправить, лишь когда сознаешься в ней и попытаешься поступить правильно».
«Как я только что сказал вам, я вышел из партии более десяти лет тому назад».
Вступил второй юрист, Голден. Он избрал дружеский тон:
«Что заставило тебя выйти из партии, Эрик?»
«Я потерял веру в доктрины, которые они провозглашали. Я решил, что они дают идеологически неверное представление о многих вещах. К тому же я начал верить распространяющимся слухам о сталинских репрессиях в России».
«Итак, — подытожил вечно услужливый Голден, — ты осознал ошибочность коммунистического учения».
Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение. Берт Шмидт устремил на меня умоляющий взгляд, в котором читалось: «Не лезь в бутылку». И я ответил:
«Совершенно верно. Я решил, что коммунизм — это ошибка. Зло».
Это был единственно правильный ответ, поскольку в тот же миг все присутствующие заметно расслабились, хотя Росс и выглядел разочарованным. Все-таки ему хотелось видеть во мне врага. Представляю, с каким удовольствием он бы светил мне в лицо лампой или долбил по башке телефонным справочником, выбивая из меня правду. Но вместо этого все демонстрировали миролюбие и легкомысленный настрой. Во всяком случае, какое-то мгновение.
«Учитывая ваше замечательное перерождение, — продолжил агент Свит, — вы можете сегодня назвать себя патриотом Америки?»
Я ожидал и этого тупого вопроса. И знал, что придется врать. В общем, я заверил агента Свита — и всех сидящих за столом, — что люблю свою страну больше жизни, ну и все такое прочее. Свит, казалось, был доволен таким ответом.
«Значит, вы будете охотно сотрудничать с нами?» — спросил он.
— Сотрудничать? Что вы имеете в виду под словом сотрудничать?
«Я имею в виду, помочь нам внедриться в коммунистическую среду, которая угрожает безопасности Соединенных Штатов».
«Я и не знал о такой угрозе», — ответил я.
«Поверьте мне, мистер Смайт, — сказал агент Свит, — угроза существует, и она очень серьезная. Но при сотрудничестве бывших партийцев, вроде вас, мы можем пробраться в самое сердце партии и нейтрализовать ее лидеров».
Скажу тебе честно, Эс, в тот момент я едва не лишился всего. Меня так и подмывало сказать агенту Свиту, что он напоминает мне одного из мальчишек Харди, которые охотятся за плохими коммунистами. Помочь нам внедриться в коммунистическую среду, которая угрожает безопасности Соединенных Штатов. Ты можешь поверить в такую ересь? Как будто в нашей стране существует коммунистическая среда.
Я попытался привести логические доводы:
«Послушайте, мистер Свит. Тогда, в тридцатые годы, многие вступали в партию просто за компанию. Это было модно, как крутить хулахуп».
Росс уцепился за эту реплику:
«Ты осмеливаешься приравнивать вредоносную коммунистическую доктрину к такой безобидной вещице, как хулахуп?»
«Я лишь хотел сказать, мистер Росс, что в те времена я был наивным мальчишкой, новоиспеченным выпускником Колумбийского университета, и мне импонировал весь этот треп о правах человека, справедливом распределении богатств и тому подобное. Но все-таки главной причиной, побудившей меня вступить в партию, было желание следовать моде. Я ведь тогда работал в федеральном театральном проекте…»
«Колыбель подрывной деятельности», — прервал меня Росс.
«Мистер Росс, разве когда-нибудь и где-нибудь горстка актеров и режиссеров угрожала стабильности режима?»
«О! — обрадовался Росс. — Так ты считаешь правительство Соединенных Штатов режимом?»
«Я не то имел в виду…»