«Ну, это уже полный бред».
«Это будет решать суд, — сказал Френкель. — Ты можешь затеять процесс против нас, что обойдется тебе весьма недешево, и ты это знаешь. Конечно, я не хочу угрожать тебе, но ты же понимаешь, что наши финансовые возможности куда серьезнее, чем твои, Эрик Процесс затянется на годы, и все это время ты будешь сидеть без работы… и, как предупредил мистер Росс, глухо».
Я не мог поверить своим ушам. Было такое впечатление, что в Рокфеллеровский центр явился Кафка. Я решил притормозить. И сказал:
«Мне необходимо подумать».
«Конечно, — обрадовался агент Свит. — Мы с удовольствием дадим вам семьдесят два часа на размышление. И учтите: если вы откажетесь сотрудничать, не только у Эн-би-си возникнут основания для вашего увольнения, но и ФБР будет вынуждено передать ваше дело в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. Несомненно, в этом случае вам придется давать показания перед Комиссией. Откажетесь отвечать на их вопросы под присягой — вас будут судить, и не исключен тюремный срок».
«Надо же, какое светлое будущее вы мне уготовили».
«Совсем не обязательно, что оно будет таким, — ответил агеня Свит, — все зависит от вашей готовности к сотрудничеству».
И тут он достал козырную карту. Раскрыв папку, Свит извлек фотографию Ронни и поднял ее на уровень моих глаз. Я почувствовал, что у меня внутри все сжалось. Мне пришлось убрать руки под стол, чтобы никто не видел, как они трясутся.
«Вам знаком этот человек?» — спросил меня Свит.
«Да, я его знаю». Мой голос дрогнул.
«Откуда вы его знаете?»
«Он мой друг».
Свит подался вперед:
«Насколько близкий друг?»
Ты бы видела испепеляющий взгляд этого говнюка — в нем как будто сошлись Содом и Гоморра. Я с надеждой посмотрел на Берта Шмидта, но в его глазах сквозило отчаяние, он как будто говорил мне: здесь я тебе не помощник.
Свиту не понравилось мое молчание.
«Пожалуйста, ответьте на вопрос, мистер Смайт. Дружба какого характера связывает вас с этим мужчиной?»
Взгляды всех присутствующих устремились на меня. Росс усмехался. Я поймал себя на том, что мне трудно говорить.
«Мы просто друзья», — наконец произнес я.
Свит тяжело вздохнул. Потом достал маленькую папку из моего досье, открыл ее и начал зачитывать:
«Рональд Гарсиа. Родился в Бронксе, Нью-Йорк. Возраст: тридцать один год. Профессия: музыкант. Не судим, к уголовной ответственности не привлекался. Адрес проживания: сюит 508, Хемп-шир-Хаус, 15 °Cентрал-Парк-Саут, Нью-Йорк. Какое совпадение: это ведь ваш адрес, мистер Смайт».
«Да, это мой адрес».
«Выходит, мистер Гарсиа фактически проживает с вами».
«Как я уже сказал, мы друзья. Мы знакомы по шоу-бизнесу. Роналду негде было жить. С деньгами у него туго, поэтому я предложил ему временно пожить у меня».
«И где же он спит в вашей квартире?»
«На диване. Знаете, такой раскладной…»
Свит снова уткнулся в папку:
«По показаниям двух горничных из Хемпшир-Хаус, которых мы опросили, ваш диван никогда не использовался в качестве спального места. Они также подтвердили, что видели личные вещи мистера Гарсиа на тумбочке возле вашей кровати, его туалетные принадлежности в ванной комнате. Более того… ээ… состояние постельного белья на вашей кровати однозначно указывало на то, что… ээ… двое определенно делили одну постель и занимались…»
Френкель прервал его.
«Думаю, достаточно для наших ушей, агент Свит. Я уверен, что мистер Смайт понял вашу точку зрения».
Я закрыл лицо руками. Мне стало не по себе. Эти ублюдки загнали меня в угол. И упивались этим.
Чья-то рука легла на мое плечо. Я расслышал голос Берта Шмидта: «Хватит, Эрик… пошли, выпьем по чашке кофе».
Он помог мне встать из-за стола. Я был потрясен. Было невыносимо смотреть на лица этих подонков. Но когда мы выходили из комнаты, вслед прозвучал голос агента Свита: «Семьдесят два часа, мистер Смайт. Не дольше. И я искренне надеюсь, что вы поступите правильно».
Мы со Шмидтом спустились на лифте в вестибюль. Он вызвал такси и попросил водителя отвезти нас в закусочную «Карнеги» на углу 56-й улицы и Седьмого авеню.
«Я не так уж голоден, Берт», — сказал я.
«Я просто хочу убраться подальше от этого проклятого здания».
В закусочной мы выбрали дальний столик за перегородкой. Когда официантка принесла нам кофе, Шмидт заговорил тихим заговорщическим голосом.
«Мне очень жаль, — сказал он. — Ты не представляешь, как мне жаль».
«Что ты им рассказал?»
«Меня не допрашивали».
«Не юли. Я даже не сомневаюсь в том, что они задавали тебе вопросы. Я ведь слышал, как ты хвастался своим знакомством с Одетсом и Гарольдом Клерманом, когда служил в Театральной гильдии… настоящем рассаднике политического экстремизма… если такой вообще существовал».
«В отличие от тебя, я не был членом этой чертовой партии…»
«Но все равно ты знал многих ее активистов. И готов спорить, что, когда тебя начали прессовать, наверняка выдал этим говнюкам хотя бы парочку имен, разве не так?»
«У меня и в мыслях не было…»
«Брехня, Берт. На твоей шее две бывшие супруги и трое детей, которые учатся в частной школе. И ты вечно ноешь, что тебе не хватает денег, чтобы оплачивать своих телок из стриптиза…»
«Что ты разорался?..»
«Меня уничтожают, а ты хочешь, чтобы я шептал, черт возьми?»
«Ладно, ладно, — тихо сказал Берт. — Все это ужасно. Дерьмо полное. Тут я с тобой полностью согласен. Но, Эрик, у меня нет никакого влияния на этих идиотов. И ни у кого нет. Они играют по своим правилам…»
«Неконституционным правилам».
«Возможно… но все слишком запуганы, чтобы открыто заявить об этом».
«Берт, ты должен сказать мне честно: ты сдал меня?»
«Клянусь жизнью моих детей: нет, это не я».
«Но ты ведь стал сотрудничать с ними, разве нет?»
«Эрик, прошу тебя…»
«Отвечай».
Он зажал глаза ладонями. Когда он убрал руки, я увидел, что его глаза влажные от слез.
«Да, — тихо произнес он. — Я назвал им некоторые имена».
«Некоторые?»
«Два или три… может, четыре. Но, честно тебе скажу, Эрик, имена, которые я назвал… это люди, которых все равно будут допрашивать. Я имею в виду, что я рассказал им то, что они и без меня уже знали».
Он смотрел на меня, умоляя о понимании, о прощении. Я не знал, что ему ответить. От него это не ускользнуло.