Ты в порядке, Чарли? — тихо спросила я.
Он поднял голову. Его лицо было красным, как помидор, в глазах стояли слезы. Он вдруг шагнул ко мне, уткнулся в плечо, крепко вцепился в меня, как будто я была спасательным кругом в открытом море. Его рыдания стали истерическими, он уже не владел собою. Сперва я молча стояла, руки по швам, не зная, что делать. Но его горе было таким пронзительным, таким громким, что мне ничего не оставалось, как обнять его.
Прошло какое-то время, и рыдания стихли. Я смотрела прямо перед собой, наблюдая за Этаном, который возвращался из туалета.
Он порывался бежать ко мне, но Мэтт мягко придерживал его. Я подмигнула сыну, и он ответил лучезарной улыбкой. Я покосилась налево и снова увидела ту женщину. Она стояла у соседней могилы и смотрела, как я утешаю Чарли. Прежде чем она успела отвернуться (опять!), я заметила, какой напряженный у нее взгляд. И тут же спросила себя: откуда, черт возьми, она нас знает?
Моим вниманием вновь завладел Этан. Двумя пальцами он растянул рот в улыбке и высунул язык — смешная рожица, которую он обычно корчит, когда ему кажется, что я чересчур серьезна. Мне с трудом удалось подавить смех. Потом я опять повернула голову туда, где стояла женщина. Но ее уже там не было — она одиноко шла по пустой гравиевой дорожке к воротам кладбища.
Чарли глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Я решила, что пора разомкнуть объятия, и мягко отстранилась.
Тебе легче? — спросила я.
Он стоял, опустив голову.
Нет, — прошептал он и добавил: — Я должен был… я должен был…
Он снова зарыдал. Я должен был. Сколько муки и раскаяния в этой фразе. Мы не перестаем повторять ее на протяжении всего фарса, именуемого жизнью. Но Чарли был прав. Он должен был. Только теперь ничего нельзя исправить.
Возвращайся в город, — сказала я. — Мы устраиваем поминки в квартире матери. Ты ведь помнишь, где это?
И тут же пожалела, что сказала это, потому что Чарли опять зарыдал.
Я глупость сказала, — тихо произнесла я. — Прости.
Это мне нужно просить прощения, — прорвалось сквозь слезы. — Мне…
Он снова раскис, у него началась настоящая истерика. На этот раз я не предложила ему утешения. Я отвернулась и увидела, что Мег стоит неподалеку, с невозмутимым видом, но явно готовая броситься на помощь. Когда я двинулась к ней, она кивнула в сторону Чарли и подняла брови в немом вопросе: «Сменить тебя?» Еще спрашиваешь! Она подошла к племяннику и, взяв его под руку, сказала: «Пошли, малыш Чарли, прогуляемся немножко вдвоем».
Мэтт отпустил Этана, и тот вприпрыжку бросился ко мне. Я присела на корточки, широко раскинув руки ему навстречу.
Ну что, теперь порядок? — спросила я.
Туалет был гадкий, — ответил он.
Я повернулась к могиле матери. Священник все еще стоял у гроба. Позади него выстроились кладбищенские рабочие. Они держались на почтительном расстоянии, но нетрудно было догадаться, что они ждут, пока мы уйдем, чтобы они могли заняться привычным делом: опустить гроб в подземное царство Куинс, засыпать могилу землей и со спокойной душой отправиться на ланч… а может, и в ближайший боулинг. Ведь жизнь продолжается — с тобой или без тебя.
Священник кивнул мне, словно подсказывая: пора прощаться. Что ж, преподобный, будь по-вашему. Сейчас мы все возьмемся за руки и споем.
Пришло время сказать всем до свидания…
М-И-К… о скорой встречи…
К-И… Что,
уже уходите?.. М-А-У-С…
На долю секунды я перенеслась в нашу старую квартиру на 84-й улице, между Бродвеем и Амстердам-авеню. Мне было шесть лет, и я только что вернулась из школы Бреарли, где училась в первом классе. Я сидела дома, перед телевизором — допотопным черно-белым «Зенитом» с круглым кинескопом и антенной-усами на тумбочке под красное дерево, — наблюдая за похождениями «мышкетеров», а мама, пошатываясь, подошла ко мне, держа в руках два стакана: один с клубничным напитком для меня, а другой — с коктейлем «Кэнедиан клаб» для себя.
Как там Микки и его друзья? — заплетающимся языком спросила она.
Они мои друзья, — ответила я.
Она устроилась рядом со мной на диване:
А ты мне друг, Кейти?
Я пропустила ее вопрос мимо ушей.
Где Чарли?
Она нахмурилась, как будто ее обидели.
В «Мистер Барклайз», — назвала она танцевальную школу, куда раз в неделю, с боем, отправляли мальчиков-подростков вроде Чарли.
Чарли ненавидит танцы, — сказала я.
Тебе-то откуда знать? — возразила мама, залпом опустошая половину стакана.
Я сама слышала, как он тебе говорил, — ответила я. — Я ненавижу танцевальную школу. Я ненавижу тебя.
Он не говорил, что ненавидит меня.
Нет, говорил, — отрезала я и снова переключилась на «Мышкетеров».
Мама опрокинула остаток коктейля:
Он не говорил этого.
Я решила, что это игра.
Нет, говорил.
Ты не слышала…
Почему мой папа на небесах? — перебила я.
Она резко побледнела. Хотя мы не раз говорили об этом, вот уже год, как я не спрашивала про папу. Просто сегодня нам в школе раздали приглашения на Праздник Пап.
Почему ему пришлось подняться на небеса? — снова спросила я.
Дорогая, я уже говорила тебе, что он не хотел туда. Но заболел…
Когда я смогу с ним встретиться?
Теперь на ее лице появилось отчаяние.
Кейти… ты ведь мне друг, правда?
Позволь мне увидеться с папой.
Я расслышала, как она сдержала всхлип.
Если бы я могла…
Я хочу, чтобы он пришел ко мне в школу…
Кейти, скажи, что ты мне друг.
Верни папу на землю.
Ее голос стал жалобным, еле слышным.
Я не могу, Кейти. Я…
И тогда она заплакала. Прижимая меня к себе. Уткнувшись головой в мое маленькое плечо. Нагоняя на меня страх. И от этого страха мне пришлось бежать из комнаты.
Это был единственный раз, когда я видела ее пьяной. И единственный раз, когда она плакала на моих глазах. A erne это был последний раз, когда я попросила ее вернуть мне отца.
Ты мне друг, Кейти?
Я так и не ответила ей на этот вопрос. Потому что, по правде говоря, не знала, что ответить.
Мамочка! — Этан дергал меня за руку. — Мамочка! Я хочу домой!
Я очнулась и снова оказалась в Куинсе. Перед глазами был гроб моей матери.