— Я правильно понимаю, что если мы будем находиться в разных Мирах, обратный обмен не состоится? — спросил я.
— Это только гипотеза. Вопрос, на который я хотел бы получить ответ: что будет, если люди, совершившие Обмен Ульвиара, окажутся в разных Мирах? В этих грешных старых книжках ни слова не было о такой возможности. Думаю, они просто не пробовали. Не было у них такой задачи. Не стану лукавить и говорить, что мною двигало исключительно научное любопытство. Ты и сам знаешь, что это не так. Но свои шансы навсегда расстаться с сэром Лонли-Локли, будь он неладен, я с самого начала расценивал как нулевые — ну, почти. В отличие от тебя я никогда не был особо удачливым человеком. А тут мне бы потребовалось просто фантастическое везение.
— Ты себе до такой степени надоел?
Он молча кивнул.
Я достал из кармана лоохи сигареты, Шурф протянул руку — дескать, и мне тоже дай. Это была неплохая идея. Достойный компромисс между желанием продолжать важный разговор и пониманием, что говорить тут, в сущности, не о чем. Лучше пускать изо рта дым, чем громоздить одна на другую многозначительные фразы.
Кажется, мы молчали целую вечность. Но потом она внезапно закончилась, а еще одной вечности у нас в запасе не оказалось, поэтому я все-таки заговорил.
— Ты ведь не хуже меня понимаешь, что надоевший «сэр Лонли-Локли» — просто маска. И «сэр Макс», которым тебе, как я вижу, очень понравилось быть, точно такая же маска. Было бы из-за чего на край Вселенной бежать. Не нравится — не носи. Нравится — играй на здоровье.
— Ты ведь не хуже меня понимаешь, — передразнил он, — что сказать это легко, а сделать почти невозможно.
— Пока — да. Но ты сам не раз говорил мне, что любое «невозможно» — явление временное. «Невозможно для меня прямо сейчас», а не «вообще» и «навсегда». Теперь я понимаю, что ты был абсолютно прав.
— Я тоже это по-прежнему понимаю. Просто мне досталось довольно долгое «прямо сейчас», — невесело усмехнулся Шурф. — Вернее, слишком долгое. Надоело — не то слово. Как сказал бы ты сам, остое… остобе… Вот же, дырку в небе над моей дырявой башкой, забыл все-таки это хитроумное словечко! А все почему — в таком деле нельзя без регулярной практики. Но как ты объяснил его значение, хорошо помню. Надоело до такой степени, что впору головой о стенку биться, отгоняя пинками всякого доброго человека, который попробует тебя успокоить. Вот именно настолько, да.
— Это в тебе говорит мое нетерпение, — заметил я. — И моя же склонность преувеличивать. Узнаю. Впрочем, если ты действительно настолько устал от себя, нет проблем. Мы можем совершать Обмен Ульвиара так часто, как ты сочтешь нужным. Хоть каждый день. Мне это, надеюсь, пойдет на пользу, а ты как следует отдохнешь.
— Ты что, серьезно? — изумился сэр Шурф.
— Ну да. А что тут такого? Только больше не вздумай надевать в этом состоянии свои рабочие перчатки. Это — мое единственное условие. Все остальное на твое усмотрение.
— Слушай, сэр Макс, а тебе самому не кажется, что ты себя очень странно ведешь? — неожиданно спросил он.
— Мне кажется, что в кои-то веки я наконец веду себя абсолютно нормально. Но со стороны, возможно, виднее. А что ты, собственно, имеешь в виду?
— Ну как — что…
Он замялся, помолчал, наконец решился и приступил к делу — как в омут головой.
— Ты вообще понял, что произошло? Или не дошло пока? Я же честно признался, что хотел присвоить твою личность, вернее, твою Тень. По крайней мере, собирался ради этого рискнуть, причем не только своей, но и твоей жизнью, рассудком — сам уже не знаю, чем именно; твоей восхитительной башкой, уж прости, трудно обрабатывать научную информацию, не для того она создана… Я же говорю, никому не известно, что случится, если действие снадобья закончится в тот момент, когда одного из участников Обмена Ульвиара не будет в той реальности, где все начиналось. Никаких гарантий безопасности. А я даже не потрудился поставить тебя в известность. То есть перед тем, как ты сюда заявился, я как раз понял, что не имею права так поступать. И почти твердо решил вернуться, поговорить с тобой, спросить разрешения или поставить ультиматум, сам не знаю, как я собирался выкручиваться… Но это я сейчас тебе рассказываю, а подтвердить не могу. У меня есть только слова, пустая болтовня пойманного за руку воришки, верить которой я сам не стал бы.
Он перевел дух, испытующе поглядел на меня и почти возмутился:
— Слушай, если ты все это понимаешь, почему ты так спокоен? То есть нет, почему ты спокоен, мне как раз ясно. Орать ты сейчас не станешь и в драку не полезешь. Но откуда такая снисходительность? Мне она, насколько я знаю, не свойственна, а уж тебе и подавно.
— Это не снисходительность, — я пожал плечами. — Ни о какой снисходительности и речи быть не может… Ладно, если ты уже выговорился, будь добр, соберись с мыслями и сформулируй еще раз, в чем, по-твоему, состоит преступление? Только очень коротко. Одной фразой. Без этой вот моей обычной пафосной болтовни не по делу.
И, увидев, что он морщится, как от зубной боли, прибавил:
— Пожалуйста, сформулируй. Я не издеваюсь. Просто иначе будет трудно наглядно объяснить.
— Ладно, — вздохнул сэр Шурф. — Преступление состоит в том, что я хотел попробовать присвоить твою личность, рискуя при этом твоей жизнью.
— Вот. Хорошо. А теперь посиди и подумай: кто хотел? Чью личность? Чьей жизнью ты собирался рисковать?
Он собирался сразу что-то ответить, но я выразительно приложил палец к губам.
— Очень тебя прошу, помолчи и как следует обдумай мои вопросы. Если хочешь, могу дать тебе еще одну сигарету. Для меня это всегда был неплохой способ перетерпеть вынужденное молчание. И тебе сейчас поможет, не сомневайся.
Он кивнул, как мне показалось, почти обиженно. Однако пауза в разговоре вышла не тяжелая, как можно было бы ожидать, а, напротив, легкая и приятная. Настоящая передышка, возможная обычно только наедине с собой. Но, строго говоря, я и находился сейчас наедине с собой. И очень хотел, чтобы Шурф тоже это понял.
— Хочешь сказать, это было не мое желание — оставить себе полюбившуюся маску? — наконец спросил Лонли-Локли. — Ошибаешься, желание точно мое. И очень давнее, если начистоту. Я еще не знал, что такое возможно, а уже думал: приятно, наверное, быть сэром Максом. И очень хотел попробовать, как оно на самом деле.
— Желание, может, и твое. А бессмысленная авантюра, спешный побег в другой Мир, который, скорее всего, ничего не изменит, все же явно моя. И вот это нелепое сочетание совестливости с полной безответственностью — узнаю. Впрочем, все это не имеет решающего значения. Можно сидеть тут годами, разбирать каждый твой поступок, всякое душевное движение и спорить до хрипоты, чье оно — твое, мое? Важно не это, а то обстоятельство, что сейчас невозможно точно установить, где заканчивается один человек и начинается другой. Я только это и хотел сказать. Ты, конечно, здорово меня подставил, вернее, собирался. Чужого человека я бы за такое, пожалуй, возненавидел. Но себе-то я обычно прощаю абсолютно все — а как иначе? В самоубийцы я не гожусь, я из другого теста, сам теперь можешь оценить.