— Понимаю. Мне бы, пожалуй, тоже стало. В плохое почему-то легко поверить. Вот если бы бабка счастье немыслимое сулить начала, пожал бы плечами и пошел дальше.
— Вот, точно. А когда тебе говорят, что ты «не жилец», сразу проникаешься, думаешь — святая правда. По-дурацки как-то все в голове устроено… В общем, на этом месте я в бабку сам вцепился: куда, дескать, бежать-то? С квартиры съехать? Из Питера валить? Или из страны? Нет, говорит, так просто ничего не получится. Бежать надо отсюда, — и глядит так, знаешь, многозначительно, и пальцем скрюченным в небо тычет. Я приуныл, потому что в космос меня точно не возьмут, по ряду медицинский показаний. А больше отсюда вроде некуда. И тут бабка говорит: есть человек, который тебе поможет. Покажет нужную дверь, сбежишь, и все будет хорошо. Ты его знаешь. У него много имен и глаза белые. И я сразу тебя вспомнил — как мы толпой сидели в «Кофемании», ты рассуждал об «удачливости» и «неудачливости», ссылаясь на примеры из жизни Греттира Асмундсена, ужасно интересно, но я почти не слушал, потому что смотрел на тебя и думал: надо же какие у чувака глаза, совсем белые, интересно, это контактные линзы или свои?
— Ага, мне только контактных линз не хватало, — вздыхаю. — Христианских младенцев пугать и с готичными школьницами заигрывать… Глаза как глаза, серые. Ну, светло-серые, да. У всех Лангов такие, в смысле у моих предков по отцовской линии, и дразнят нас испокон веку «белоглазая немчура», даже мне досталось от соседки по коммуналке, древняя была бабка, но вредная и памятливая, еще с дедом моим когда-то теми же словами на кухне ругалась… В общем, довольно редкий цвет, но в пределах нормы.
— Ну, не знаю. Я тогда впечатлился. Натурально белые глазищи.
— Свет, наверное, так падал, — говорю. — Ну вот сейчас посмотри — просто серые.
— Как скажешь. Все равно таких светлых ни у кого не видел. А тогда вообще офигел, даже подойти к тебе потом как-то не решился, хотя специально затесался в вашу компанию, чтобы с тобой познакомиться, по другому делу совсем, в смысле по работе… Ну, неважно. Не решился и не решился. Но хорошо запомнил. И тут эта старуха про белые глаза говорит, прикинь. Я, конечно, от нее тогда в конце концов сбежал, потом много думал, но решил забить, мало ли какие психованные бабки бывают. Долго еще друзьям рассказывал в красках — типа, бесплатный цирк, безумная пифия с Мойки, — и пока все ржали, мне удавалось считать эту историю просто приколом, а в промежутках опять делалось стремно, но я, понятно, не думал об этом сутки напролет. Так, вспоминал иногда, парился, но в меру… Прошло несколько месяцев, и где-то сразу после Нового года меня вдруг стало колбасить, совершенно на ровном месте. То какие-то приходы адреналиновые, то в солнечном сплетении зудит и внизу живота — как эта точка называется, через которую самураи в себя смерть впускают?
— Хара.
— Точно. Так вот, там тоже зудит и пульсирует, как будто маленькая электростанция работает. И в горле иногда. Причем ощущения скорее приятные, чем нет, но какие-то стремные, того гляди взорвусь или… Не знаю, короче. И еще разные штуки. Свет, знаешь, стал прозрачный, и сквозь него проступает темнота. Не могу толком объяснить, но тягостное зрелище. И тоска — такая черная, беспросветная тоска, как будто я уже умер и начал тлеть, — при том что у меня в это время все очень хорошо было и до сих пор хорошо — в смысле по жизни. Никаких реальных проблем, на стресс не спишешь. А время от времени отпускает, все в полном порядке, даже не верится, что это меня только что так крутило. И вдруг опять, все сначала. Черт знает что.
— К врачу, конечно, не ходил.
— Не поверишь, ходил. Говорит, ничего не понятно, но гормональный фон надо на всякий случай проверить и еще кучу всего, предложил сдать пару сотен прекрасных платных анализов, один другого дороже, и заодно купить какие-то чудо-пирамидки для превращения питьевой воды в святую и чудо-кристаллы — надо думать, для превращения в святого меня самого. Глухое коммерческое средневековье, хорошо хоть набор для изготовления кукол-вуду не втюхал. В общем, я призадумался. С одной стороны, ясно, что меня просто доят. А с другой, стремно как-то — не лечиться, когда так колбасит. И знакомых специалистов, как назло, нет. В общем, я попросил одну московскую подружку мне погадать.
— На кофейной гуще?
Честное слово, не хотел я его перебивать. Дразнить тем более не хотел. Само вырвалось. Но Феликс невозмутим:
— Нет, на картах. Таро. Она круто это делает, я знаю кучу людей, которые совались из любопытства, а потом были в полном офигении. Типа все правда, и даже более того. А ты считаешь, это полная ерунда? В смысле, таро.
— Не полная. Думаю, я примерно знаю, как все это работает — таро и другие мантические практики. Потом, если захочешь, расскажу.
Он покосился на меня с каким-то подозрительным благоговением, поспешно кивнул и продолжил:
— Вопрос у меня был простой: бежать лечиться, пока жив, или само пройдет? И вот она, вся такая крутая, разложила карты, в две линии — ну, типа, два варианта развития событий: если я пойду сдаваться докторам и если не пойду. А я смотрю, одна карта заметно меньше остальных и рубашка у нее просто зеленая, без узора. Оказалось — твоя старая визитка…
Зеленая, значит. Да, были у меня такие, лет десять назад или даже больше, когда я у Татки в полиграфической фирме подрабатывал. Их всего несколько дюжин сделали, всех цветов радуги, — это мы, собственно, качество печати на разной бумаге тестировали. Надо же! Не думал, что они еще у кого-то сохранились… Ладно, не важно. Что он там рассказывает?
— …ничего не понимает, глазами хлопает. Типа — а откуда у меня это? И кто такой вообще этот Эдо Ланг? Фокусник?
Дурацкое у меня все-таки имя. Но хорошее. Смешное. Действительно цирковому фокуснику подошло бы — по крайней мере в таком виде, с отрезанным «уардом» и подклеенным шутовским «о», потому что «Эдуард» это вообще ни в какие ворота, о чем мои родители думали, интересно? Вроде я им тогда еще ничего плохого сделать не успел. Авансом, что ли?..
— Я тебя описал, а она, когда услышала про белые глаза, говорит: «А, ну так это Мишка Плотников из нашего журнала, не знала, что у него такой дурацкий псевдоним».
Ага. Все сначала думают, что Эдо Ланг псевдоним. А на самом деле мои псевдонимы — простые русские имена типа Михаила Плотникова, которыми я подписываю переводы, журнальные статьи и прочую фрилансерскую дребедень. И ведь ни разу в жизни не сделал ничего такого, чтобы было стыдно поставить свое настоящее имя, просто оно выглядит совершенно неуместно, сразу кажется, что подписанный текст — стеб и шарлатанство. Поэтому на долю Эдо Ланга остались картинки. Оно даже и хорошо: все сразу понимают, что я иностранец, и проникаются безмерным уважением.
— И тут я совсем офигел, потому что бабка с Мойки говорила о белоглазом человеке, у которого много имен, и у тебя, выходит, много. В смысле, больше одного. И еще визитка твоя в карточной колоде. Знаешь, на какое место она легла?
Вопросительно приподнимаю бровь. Я про этот эффектный мимический жест давным-давно в какой-то книжке вычитал, там самый крутой герой только так и задавал вопросы, не снисходя до устных формулировок. Я тогда впервые в жизни восхитился поведением книжного персонажа, а вопросительный подъем брови разучил перед зеркалом и до сих пор пользуюсь. Это я к тому, что вроде умный-умный, а местами до сих пор придурок, каких поискать. Сам поражаюсь.