Из-за величия окружающей обстановки фигурка обвиняемой, сидящей на столь памятном Лоренце табурете, выглядела особенно щемяще, хотя Жаклин д'Эскоман, насколько ей позволяла горбатая спина, старалась изо всех сил держаться прямо и достойно. Сейчас она сидела немного в стороне, лицом к лицу с прокурором, освободив середину для свидетелей, которых усаживали на табурет или в кресло, в зависимости от их чина и титула. Что же касается публики, расположившейся в другой стороне зала, то было заметно, что пускали сюда лишь избранных, а не кого попало с улицы.
Прозвучало имя баронессы де Курси, и Лоренца в серебристом бархатном платье и такой же серебристой с белым пышным пером шляпке на густых медных волосах медленно двинулась к судейскому столу, вызвав шепот восхищения, к которому вовсе не стремилась.
Она поприветствовала поклоном королевский трон, потом судей и опустилась на стул с высокой спинкой, который ей принесли. Сев, она посмотрела на узницу, которая следила за ней с боязливой, но все-таки улыбкой. Лоренца тоже ей улыбнулась, решив про себя сделать все возможное, чтобы облегчить ее участь, несмотря на записку, которую неизвестно кто, воспользовавшись сутолокой у входа в парламент, сунул ей за перчатку. Она попыталась понять, кто это сделал, и внимательно посмотрела по сторонам, но увидела за собой только свекра рядом с двумя незнакомцами, и видно было, что он ничего не заметил. Записка между тем была тревожной.
«Не вздумайте кого-либо обвинять. Помните о своем супруге» — вот что там было написано.
Сердце у Лоренцы сжалось, и она вынуждена была несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы унять в нем щемящую боль и думать только о несчастной, которая отважно жертвовала жизнью, лишь бы отомстить за смерть своего короля, хотя была одной из самых неприметных его подданных.
После того, как президент де Арлэ поблагодарил молодую женщину за то, что она приехала по их приглашению, слово взял прокурор Ла Гед.
— Госпожа баронесса де Курси, соизвольте сказать нам, знаете ли вы присутствующую здесь женщину по фамилии д'Эскоман?
— Сказать, что знаю, было бы преувеличением. Я видела ее много раз в доме маркизы де Верней, у которой она была камеристкой.
— А вы? Что вы делали в доме маркизы де Верней?
Голос прокурора звучал не только сухо, но и с легким оттенком пренебрежения, что мгновенно насторожило Лоренцу. Она поняла, что перед ней враг, но не побоялась вступить с ним в поединок.
— Я была ее гостьей, — спокойно ответила она.
— Простите, если мне приходится повторять ваши слова, но мне кажется, что «гостья» — тоже преувеличение. Я думаю, вы скорее прятались в доме маркизы...
Холодный голос президента прервал его:
— Не отвлекайтесь, господин прокурор. Соблаговолите избавить нас от вопросов не по существу. Мы здесь для того, чтобы услышать, что скажет нам баронесса де Курси относительно обвиняемой д'Эскоман, не так ли?
— Как вам будет угодно, господин президент. — Прокурор снова повернулся к Лоренце: — В каких отношениях вы были с д'Эскоман?
— У нас не было никаких отношений. Мы здоровались, обменивались незначительными фразами о погоде, о цветах в саду. Обычные любезности для живущих под одной крышей.
— Вы не говорили о том, что происходило в доме? Или о самой госпоже де Верней?
Лоренца посмотрела на прокурора с неподдельным изумлением:
— Не понимаю, как это могло случиться. Никогда не видела, чтобы гость обсуждал хозяина с его слугами. Мадемуазель д'Эскоман всегда была очень мила, всегда любезна и готова оказать услугу. Признаюсь, что я жалела ее... и жалею сейчас.
— По какой причине?
— Посмотрите на нее, господин прокурор. Она маленькая, хрупкая, жизнь никогда не баловала ее и не балует до сих пор!
— Кто в этом виноват? Никто не вынуждал ее возводить немыслимые обвинения против тех, кто давал ей кусок хлеба и кров!
— Никто. Кроме ее совести, может быть?
Эти слова нечаянно сорвались с языка Лоренцы. Воцарившаяся после них тишина сделала их особенно значимыми, она поняла, что ступила на скользкую почву, но пути назад не было. Ла Гед уцепился за них с нескрываемым удовольствием.
— Совести, вы сказали? Значит, вы считаете, что она права?
— Я не берусь судить, права она или не права. Каждый человек сам себе хозяин. Прав он или заблуждается — это его дело. А я большую часть времени в Вернее проводила в обществе мадам д'Антраг, она мало интересовалась политическими веяниями, зато очень заботилась о благе кустов и цветов.
Прокурор молчал, ища новую возможность подобраться к Лоренце, и вскоре нашел ее.
— Вам случалось видеть Равальяка у госпожи де Верней? Полагаю, вы знаете, о ком идет речь?
— Об убийце нашего доброго короля! Но я никогда его не видела.
— Как это никогда? — возмутился Ла Гед. — Надеюсь, ваше заявление — не насмешка над судьями?
— Ни в коей мере. Но ведь для того, чтобы понять, видела я его или нет, нужно знать, как он выглядел.
— Но Равальяка видели все! Не говорите мне, что вы не присутствовали ни на суде, ни на казни!
— Я не была там, — холодно заявила Лоренца, глядя прокурору прямо в глаза. — Я не страдаю нездоровым любопытством. Мне достаточно было знать, что он убил нашего короля... Зрелище разорванного на куски убийцы не умерило бы моей скорби.
— Вы не француженка по рождению! Такая скорбь с вашей стороны мне кажется преувеличенной.
Лоренца позволила себе роскошь стать язвительной.
— Думаю, вы не решитесь сказать такое Ее Величеству королеве, которой я довожусь крестницей! Но я бы послушала, что она вам ответила бы. Я искренне любила короля Генриха, потому что он был добр ко мне. А француженкой я стала, господин прокурор, благодаря моему замужеству, и не просто француженкой, а баронессой де Курси. У нас, — продолжала она, выделив слово «нас», — преданность королю никогда не скудела и не оскудеет. И отныне мы готовы верой и правдой служить Людовику XIII, нашему юному государю.
— Достойные слова! — послышался громкий голос барона Губерта.
— Хорошо. Допустим. Но мы удалились от главного. Если вы почти что не знали д’Эскоман, как случилось, что она, едва выйдя из тюрьмы, еще до смерти короля подошла именно к вам на мосту перед Лувром? Чего она хотела от вас?
— Она хотела, чтобы я провела ее к королеве, которую она собиралась поставить в известность о заговоре, грозящем смертью ее супругу.
— И что вы ей ответили?
— Что это невозможно. Она думала, что, если я принадлежу к кругу придворных дам, то могу провести во дворец...
— Неведомо кого...
— Любого, кто обратится ко мне с просьбой, — закончила молодая женщина. — Но мы не успели закончить разговор. Стражники подошли к ней и ее арестовали.