— Ты мучаешь меня, дьяволица, — задыхаясь, прошептал он.
Его сердце отчаянно колотилось, словно он взбирался на крутую гору. Эрит успел вступить лишь в первый круг ада, но готов был молить о пощаде.
Сумеет ли он выжить, черт возьми?
— М-мм, — насмешливо пропела Оливия.
— Что ты собираешься со мной делать? — хрипло пробормотал Эрит, силясь сдержать бушевавшее в нем желание.
— Я еще не решила, — задумчиво проговорила куртизанка и, обойдя кровать, крепко обхватила пальцами лодыжку Эрита. И вновь прикосновение руки Оливии заставило его вздрогнуть всем телом, словно его смял мчащийся экипаж.
— А мне сдается, уже решила.
Может, Эрит и был великим грешником, завзятым сердцеедом, но знал о женщинах достаточно, чтобы распознать выражение лица Оливии. Точно таким же хищным взглядом смотрели кошки на конюшнях в Селдене, сжимая в зубах мышь. Будущее определенно сулило графу угрозы, пытки, а возможно, и мучительную смерть.
И все же он не сопротивлялся, когда Оливия привязала его ноги к столбикам кровати. Теперь он лежал, беспомощно раскинувшись на постели, весь в ее власти.
Прежде чем купить шелковые шнуры, Эрит испытал их на прочность. Несмотря на изящество и гладкость, путы были чертовски крепкими. Граф сомневался, что сумел бы разорвать их, если б потребовалось.
Он хотел показать, что безгранично доверяет Оливии. Связанный, он оказался совершенно беззащитным. Если уж доверять, то всецело, а не наполовину.
И словно прочитав его мысли, Оливия заговорила:
— Попробуй разорвать путы, сделай это для меня.
Эрит заметил, что, утвердив свою власть над ним, Оливия перестала употреблять такие слова, как «пожалуйста», и больше не произносила его титул.
— Как пожелаешь. — Он с силой натянул веревки, связывавшие ему руки. Шнуры выдержали. Потом брыкнул ногами, пытаясь освободиться, но путы держали крепко. Должно быть, животных в таинственном поместье, где прошло детство Оливии, связывали более чем надежно.
— Не выходит?
Она стояла у изножья кровати, разглядывая Эрита цепким, оценивающим взглядом, совсем не похожим на взгляд любовницы. Тело графа мучительно напряглось. Он старался не придавать значения холодности Оливии, но это оказалось весьма непросто. Вдобавок неистовое желание сжигало его изнутри.
— Не выходит.
— Хорошо. — Она лениво провела пальцем по его щиколотке вверх, к колену. Там ее рука замерла. Замерла надолго.
У графа пересохло во рту.
«Выше, выше», — мысленно взмолился он.
Надсадный крик взорвался в его голове. Эрит до боли стиснул зубы. Он обещал отдать себя во власть Оливии. Поклялся безропотно принять все ее капризы и фантазии.
Еще задумывая свой план, Эрит сомневался, сможет ли его выполнить. Теперь же, лежа связанным, словно бык, предназначенный на убой, он уныло спросил себя, осуществим ли его безумный замысел.
Не отнимая руки от колена графа, куртизанка обогнула угол кровати. Ее восхитительный медовый аромат с ноткой дыма мешался с мускусным запахом мужского тела, доводя Эрита до головокружения. От взгляда Оливии, беззастенчиво разглядывавшей его наготу, графа бросило в холодный пот, хотя на холод жаловаться не приходилось. Эрит еще до возвращения хозяйки приказал разжечь огонь в камине, и в комнате было довольно тепло. Разгоряченная кровь бешено стучала у него в висках, тело пылало жаром.
Оливия нарисовала пальцем маленький кружок на его колене. Его жезл дернулся, когда Эрит представил себе, что рука медленно двинется вверх.
— Оливия, — проскрежетал он, отлично сознавая, что именно этого эффекта она и добивалась.
— Да? — отозвалась она безразличным тоном. — Хочешь, чтобы я тебя развязала?
— Да.
— Нет.
— Хорошо.
Словно в награду за этот ответ палец Оливии двинулся вверх по бедру Эрита. Всего один пальчик. Сердце Эрита замерло в предвкушении ласки.
Разумеется, Оливия знала, чего он хочет. Его губы горели, на скулах играли желваки.
«Оливия, пожалуйста…»
Куртизанка отняла руку и отступила на шаг.
— Если тебе что-нибудь понадобится, позови. Уверена, слуги тебя услышат. — Она немного помедлила. — Рано или поздно.
— Куда ты? — Эрит с отвращением услышал нотки мольбы в собственном голосе.
Оливия уже стояла возле двери в холл. Она оглянулась через плечо, на губах ее мелькнула насмешливая улыбка.
— Прощай, Эрит.
«Прощай? Что здесь происходит?»
— Черт побери, Оливия! — Эрит яростно рванул веревки, пробуя избавиться от пут; он прилагал куда больше силы, чем в первый раз, но шнуры выдержали. — Оливия! Что…
Куртизанка открыла дверь и выскользнула из комнаты, не сказав ни слова.
Эрит успел забыться беспокойным сном, когда дверь отворилась снова. С трудом, подняв тяжелые веки, он обвел мутным взглядом погруженную во мрак комнату. Должно быть, это служанка пришла, наконец, его освободить, решил он. Горечь и обида, бушевавшие в нем, притупились, сменившись безразличием и вялостью.
Огонь в камине догорел, остались лишь тлеющие угли; наступила глубокая ночь. Заведенные за голову руки причиняли Эриту неимоверные мучения. Он так давно лежал вытянувшись на спине, что одеревеневшие мышцы ныли от боли. Вдобавок он смертельно замерз.
После той ужасной минуты, когда Оливия внезапно ушла, граф еще долго яростно сражался с веревками, силясь вырваться, но лишь стер до крови запястья и растянул мышцы. Отчаянные попытки освободиться только туже затянули путы. Оливия не преувеличивала, хвастаясь, что связала его, как норовистое животное.
В конечном счете, рассудительность победила гнев. Бороться было бесполезно.
Надежда оказалась долговечнее злости. Эрит продолжал надеяться.
Но время мучительно тянулось, минуты сменялись часами, а Оливия все не возвращалась. Эрита начали одолевать сомнения. Наконец он понял то, о чем ему следовало догадаться намного раньше: он предоставил ей свободу. И, будучи умной женщиной, она ею воспользовалась.
Эрит мог бы позвать на помощь слуг, как насмешливо предложила ему куртизанка, однако гордость и упрямство заставили его хранить молчание. Да еще наивная надежда, что Оливия, возможно, вернется и найдет его терпеливо ожидающим.
«Господи, каким он был глупцом! Конечно, Оливия не вернется».
Эрит закрыл глаза, чувствуя, как все его существо заполняет отчаяние, словно ледяная река принимает его в свои мертвящие воды.
— Эрит?
Сердце его на мгновение замерло и тотчас бешено заколотилось. Может, он сошел с ума? Боже праведный, он думал, что никогда больше не услышит этот нежный голос.