На моей памяти такое было в первый раз — лес, конечно, изначально враждебен человеку, но именно поэтому он требует вежливого обращения. Такого он не потерпит.
К тому времени, как совсем рассвело, стало видно, какая густая пелена стелется над лесом — деревья горели трудно, не желая вот так, запросто уступать власть и силу. Факелы погасли, или просто побледнели в солнечных лучах, огненная река превратилась в скопище суетливых черных фигурок — они продолжали метаться взад — вперед по священной поляне — все неохотней, все медленней, потом потекли вспять — назад, через перевал. Какое — то время я продолжал наблюдать за ними, но они вдруг расплылись, сделались колючими и сухими, смотреть на них было больно — я понял, что все — таки засыпаю и закрыл глаза, не в силах справиться с этим нестерпимым жжением под веками. Очнулся я, когда солнце было уже высоко и я заметил, какое густое сизое марево висит над потемневшим, обугленным лесом. Долина вроде бы возвращалась к своей обычной жизни — я видел, как поднимается дымок над очагами, как извивается, продвигаясь к источнику, пестрая змейка — женщины шли за водой.
Я спрыгнул с плоской крыши и направился вниз, в долину. По дороге я растерянно размышлял над случившимся — странное оцепенение, сковавшее все чувства, наконец, прошло, но я так и не мог понять, почему и зачем я натворил вчера столько бед, как я ухитрился стать преступником — ведь я же этого не хотел! До сих пор я не задумывался и о природе странного создания, выказавшего такую нечеловеческую жизнеспособность — оборотень он и есть оборотень.
Кого, собственно, я выпустил? Почему он скитался в такой непосредственной близости от общины — раньше на моей памяти такого не случалось никогда. И, наконец, почему я сделал то, что сделал?
Я как бы откупался за Тима — жизнь за жизнь, но ведь я спасал не человека!
Я брел, куда глаза глядят, и натолкнулся на Катерину. Она выглядела встревоженной и осунувшейся, и я впервые осознал, что она и впрямь глубокая старуха. Но отпечаток властности лежал на ней, точно несмываемое клеймо — она мрачно поглядела на меня так, что у меня душа ушла в пятки.
— Где ты ходишь? — спросила она, — святой отец вчера тебя искал.
— Я ночевал на крыше амбара, Катерина.
— Мне не нравится, что ты все время шляешься один, Люк, — заметила она, — ты наживешь себе неприятности. Оборотня видел?
Я уныло кивнул.
— Им только бы носиться по лесам с факелами, — недовольно сказала она, — все дела побоку, овец никто до сих пор на пастбище не выгнал… лишь бы собираться в кучу, орать и руками размахивать, на это они способны. Ступай, займись овцами. Я постараюсь прислать тебе кого — нибудь в помощь — если найду кого нибудь, у кого сохранились хоть остатки соображения. И поосторожней. Слышал, что Тим пропал?
Я неловко кивнул.
— Мне Матвей вчера говорил.
— Они собираются в горы. На розыски. Да еще почему — то думают, что отыщут поселение оборотней и, наконец, расправятся с ними, — она покачала головой. — И я не могу их удержать.
— А… отец Лазарь?
— Он говорит — это священный гнев. А раз так — Господь уготовит жертву.
В ее голосе проскользнула странная нотка — то ли насмешки, то ли осуждения.
Она задумчиво посмотрела на меня.
— Им этого не понять, — сказала она наконец, — но я пожила на этом свете и знаю только одну вещь, которая наверняка священна. Это домашний очаг, вот так — то. Больше ничего нет. И если они все лето будут носиться по горам как оглашенные, никому это этого лучше не станет. Ладно, шевелись, овец нужно напоить и выгнать на пастбище, пока жары нет.
Я все еще мялся.
— Боишься оборотней? — спросила Катерина.
— Ну, так…
— Ну и дурак. Точь в точь, как эти… Если человек услышит Голос, его никакие запоры не удержат. А если не услышит, на что он оборотням, а, дурень?
Добравшись до загона, я распахнул ворота — овцы тесной грудой ринулись к выходу. Мне пришлось порядком повозиться, пока я не завернул стадо в узкую котловину между двумя долинами, но потом все пошло как по маслу.
Я побоялся подняться на самый верх — к той расселине и устроился пониже, в небольшой лощине между двумя отрогами. Здесь бил небольшой родник, и трава была густая и пышная — овцы бродили поодаль, а мне оставалось только лениво наблюдать за ними и вздрагивать при каждом шорохе. Вот сейчас трава бесшумно раздвинется и выйдет Тим — явно мертвый, с пустыми мутными глазами…
«Что ты со мной сделал?»
Говорят, призраки преследуют своих убийц, травят их, как дикого зверя, гоняют по заросшим колючим кустарником холмам, пока те и сами не упадут замертво или не сойдут с ума… Никто из наших еще никогда не видел такого призрака, но у нас до сих пор и тайных убийств не было — ну зашибет кто — нибудь кого — нибудь случайно во время драки… И то, неприятностей потом не оберешься. Убийце до конца дней своих приходится брать на себя двойную долю работы — за себя и за убитого, если тот был здоровым трудоспособным человеком, а это кого хочешь с ног свалит…
Тем не менее, я все представлял себе появление Тима и каждый раз на его лице все явственнее проступали признаки смерти и разложения. Под конец он уже совсем потерял человеческий облик и сделался чем — то похожим на того оборотня — не лицо, а черная маска…
Так я промаялся весь день, а на закате на выгон поднялся Матвей. Он принес снизу кое — какую еду, и мы устроились на камнях у ручья. Он, по своему обыкновению, ничего не говорил, пока я сам не начал расспрашивать.
— Что там у вас стряслось ночью? — спросил я с деланно небрежным видом, — я видел, как горел лес.
Матвей пристально взглянул на меня.
— Оборотня у столба не было, — сказал он наконец, — он исчез. Должно быть, ему все — таки удалось освободиться. Вот они и подожгли заросли, чтобы его оттуда выкурить.
— И… как?
Он пожал плечами.
— Его там не было, разумеется. И не удивительно. Ведь они не из той же плоти и крови, что мы — им ничего не стоит ускользнуть.
И добавил, задумчиво глядя в пространство:
— Может, это и к лучшему.
— К лучшему? Почему?
— Он ведь не сделал никому ничего дурного. Про них ходят всякие слухи, но ведь на самом деле никто не видел, чтобы оборотень причинил кому — нибудь вред.
— Но… ведь они отнимают душу!
— Что же… возможно. Я не знаю, что видели или слышали те люди, которые потом возвращались не в себе. Зато я знаю, что с ними случалось потом — если их удавалось удержать и если они больше так и не приходили в себя, их убивали.
— Убивали?
— Ты не знал? Но это понятно. Ведь они уже были отмечены нечистой силой. Кстати, ходят слухи, что девчонка бродит где — то поблизости… Может, тоже ищет свою душу?