– Сейчас, ото, выходил.
– Ну?
– Ну вырос. Давит. Еще будет расти.
– Что будем делать, Стефан Михайлович? – Вася покосился на бабу Зину. Баба Зина закуталась в платок и включила электроплитку, тем самым пренебрегая нормами противопожарной безопасности.
– А ничего, – сказал мальфар, – уезжаю я. И Лену увезу.
– А остальные?
– А что – остальные? – холодно спросил мальфар. – Это, ото, их дело. С этой землей такое вытворяли, она и не такую тварь прокормит. Ты ж сам чуешь, больное тут все, дышать трудно. Я бы на твоем месте, Вася, вещички собрал, да и в поезд. Домой, в Сибирь. Туда он не пойдет. Там своих хватает.
– Угу, – сказал Вася и посмотрел на свои руки. Руки почему-то были в жирной саже. – А только не уедет Лена с вами, Стефан Михайлович. Вы ж мальфар, серьезный человек, а сами себя обманываете. Куда она денется? У нее дочка тут, мама параличная… Это морок, Стефан Михайлович, и у вас морок. И у нее. Пройдет. Не уедет она.
– Не твое, ото, дело.
– Снимут ее, это козлу понятно. С должности снимут. Но уехать – не уедет, нет.
– Так оцепят тут все, – сказал мальфар неуверенно, – такое начнется… оцепят и не выпустят, и нехай тут все друг другу глотки поперегрызают.
– А вам и дела нет?
– Ну как нет? Все ж люди. Только они его сами позвали. Громко позвали. Уже поколение сменилось, а эхо все длится. Ты думаешь, почему он сюда пришел? Ото. Это люди все забывают быстро, земля забывает долго. Или не забывает никогда. Земля, Вася, тоже может с ума сойти.
– Ладно, – сказал Вася, – хрен с вами. Пойду.
Он поднялся и споткнулся о собственные ноги.
– Вот черт, две ночи не спал…
– Это ты зря, – скучно сказал мальфар. Ему было неловко от собственной правоты, и он сгорбился на стуле, и как-то не верилось даже, что он только что собирался увезти женщину. – Нет на него управы. Здесь – нету.
– А и плевать, – сказал Вася.
– Ты здесь чужой, – сказал мальфар терпеливо, – и будешь чужим. Никто не возьмет тебя в родню, не примет в семью, не отдаст свою девку. По плечу будут хлопать, а сами нос воротить. Ты ж уехать хотел. Отработать и уехать.
– Ну, дык, – согласился Вася.
– Людей нельзя жалеть. Ты, Вася, не прав.
– Идиотский анекдот, никогда его не любил.
– Какой анекдот? – удивился мальфар. – Я говорю, людей чего жалеть? Все, что они делают, они делают сами. Себе. Люди. И своих богов. И своих врагов. Только люди, больше нет никого.
– Есть невинные.
– Вендиго жиреет, потому что ему приносят жертвы. Виновные – потому что есть невинные. Значит, невинные виноваты.
– Это казуистика, Стефан Михайлович.
– Слишком умный, ото, выискался. Ты понимаешь, чего просишь?
– Нет, – сказал Вася.
* * *
– Не велено, – сказал солдатик.
– Вы в списках посмотрите, – настаивал Вася.
Солдат посветил фонариком ему в лицо, и Вася зажмурился.
– Никому нельзя, – сказал солдатик, – и вообще, вы это… инструкция есть.
– Ты старшему своему позвони…
– Ни фига я звонить не буду, – сказал солдат, – валите отсюда. Есть приказ – особо настойчивых стрелять на поражение, ясно?
– А я так скажу, на пушку берешь, малый, – усомнился Вася.
– А и ладно, – вдруг сказал солдат, – проходи, чего там!
Вася сделал было шаг вперед, и ему показалось, что лицо солдата как-то странно изменилось, хотя разглядеть как следует мешал бьющий в глаза свет фонарика. То ли рот как-то странно вытянулся вперед, то ли лоб ушел назад и съежился. Из проходной потянуло липким холодом, словно из-за железом оббитой двери морга.
Мальфар потянул Васю за рукав.
– Пошли отсюда, – сказал он шепотом.
Вася отошел охотней, чем собирался.
– Ты на его ноги посмотрел? – спросил мальфар уже за углом.
Неоновые буквы над стадионом освещали его лицо зеленым и красным. Буквы мигали и съеживались, часть трубок погасла, и надпись над воротами сейчас была «удовые рвы»… Клен напротив ворот стоял совершенно голый, разом осыпавшиеся листья кучкой лежали на чугунной решетке.
– Нет, – шепотом отозвался Вася, – а что?
– Добре, – сказал мальфар, – это тебе повезло. Целый взвод там, Вася, целый взвод. И все, ото, теперь такие. Выманить его как-то надо оттуда, а как его выманишь?
– Выманить? – медленно переспросил Вася. – Это можно.
* * *
Розка сидела, подобрав ноги и уютно закутавшись в плед, и пыталась учить английские глаголы. Глаголы вяло протестовали. За окном неслись облака, тени их скользили по оконному стеклу, свет настольной лампы почему-то мигнул, голос диктора за стенкой что-то рассказывал про олимпийские рекорды.
Она так и не поняла, приходить завтра на работу или нет.
А если нет, можно будет утром поспать подольше, вот здорово.
И попробовать взять билеты на «Анжелику» на дневной сеанс. Или на «Джен Эйр». «Джен Эйр» тоже хороший фильм.
У этих героинь как-то все само собой получается, думала Розка. Анжелика же не то чтобы специально искала приключений, ее просто выдали замуж за этого Пейрака, а Джен Эйр и того хуже, просто нанялась в гувернантки и, привет, – уже роман с мистером Рочестером. Почему в жизни так не бывает? Так можно со временем стать похожей на Петрищенко, с ужасом подумала Розка.
– Роза, – крикнула мама из большой комнаты, – это тебя.
Розка размотала плед, в котором сидела, как в коконе, и неохотно подошла к телефону.
– Это кто? – спросила она на всякий случай.
– Похоже, с подготовительных, – сказала мама, – говорит, насчет домашнего задания что-то спросить хочет. Почему босиком?
– Я быстро, – сказала Розка, недоумевая. Ей еще никто не звонил по поводу домашнего задания.
– Я слушаю, – сказала она в трубку вежливо.
– Розалия? – спросил Вася почему-то шепотом. – Это ты?
– Ага, – сказала Розка, почесывая голой ступней щиколотку, – я. А чего?
– Увидеть я тебя хочу, Розалия. Очень.
– Правда? – спросила Розка. – А когда? Завтра?
– А сейчас ты выйти не можешь?
Розка оглянулась на маму. Мама готовилась смотреть «Знатоков». Она очень симпатизировала Шурику Томину.
– Ну, вообще-то могу, – сказала она, – на пять минут.
– Никуда не пойдешь, – сказала мама, не отрываясь от телевизора, – тут поблизости маньяк бродит, имей в виду. И Валя сказала, сегодня в городе два продуктовых разнесли. Все как рехнулись сегодня, ей-богу.