Всхлипнула, утерла слезы, сказала:
– Ладно. А сейчас – уходи!
– Ты не будешь больше плакать? Обещаешь?
– Да, – сказала она, – да. Обещаю.
* * *
– Что так долго? – спросил Рюша.
– Да так, Нину Игнатьевну встретила.
Рюша сидел, обиженно поджав губы.
– Вот ты тут на маму наговаривала, а она как раз звонила.
– Ну и что? – устало спросила она.
– А то, что она решила продать ящерицу. Сама решила, понимаешь?
– Вот это да! Ни с того ни с сего? Кто это, интересно, в лесу сдох?
– Попросила меня продать… обратить в твердую валюту, так сказать… отдает нам треть.
– Почему треть?
– Она хочет на черный день, – пояснил Рюша. – Может, нам же и… мало ли…
– Дорого яичко ко Христову дню.
– Опять ты недовольна, – сокрушенно сказал Рюша, – ну почему ты всегда недовольна?
Ей даже жаль стало невиданную безделушку – легенда уйдет, останутся лишь деньги… а это уже совсем другое дело.
– Она говорит, – продолжал тем временем Рюша, – не в могилу же с собой тащить. Потом… ты знаешь, заинька, маме показалось, что за ней следят.
– Как следят?
– Мама, она, конечно… любит приукрасить… но она уверяет, что у дома все время толчется один и тот же человек… как раз под ее окнами. Ей неспокойно, понимаешь.
– Может, пускай вызовет оценщика к себе?
– Откуда же она будет знать, что это именно тот оценщик? Не самозванец какой-нибудь? А я ее тихонько отнесу в антикварный, ящерку, – все же надежней, чем случайного покупателя искать.
– А не обманут?
– Так и индивидуалы же обманут! И потом – ищи их. А антикварный вот он, на месте.
– Столько денег, – задумчиво сказала она.
– Да, – вздохнул Рюша, – я думаю, мы никогда и в руках не держали такую сумму… хотя, может быть… мама все-таки немножко преувеличила ее ценность, так что давай не будем излишне обольщаться, а?
– Но мы хотя бы сможем съездить куда-нибудь? К морю, мир посмотреть, как белые люди?
– Не знаю, заинька. Мне кажется, нужно отложить на черный день, квартиру в порядок привести. А так – потратим, что останется?
– Память, – сказала она, – жизнь.
– Но вот это все и есть – жизнь. Погоди, выбьем под проект, тогда и заживем. Это, знаешь, не маленькие деньги! Они в соседнем отделе то и дело порхают в Париж… или не в Париж, ну все равно…
– Ну, давай не будем мелочиться! Раз в жизни позволим себе хоть что-то, Рюша, ну пожалуйста!
– Ну что с тобой сделаешь? – сказал Рюша.
* * *
Глянцевый проспект был просто невероятно яркий – таких красок в жизни не бывает. Или все же бывают? Невесомые белые здания спускались уступами к морю, волны переливались пурпуром и синевой, точно грудка голубя, а кроны олив ходили под ветром, точно серебряные волны. Ночные огни ресторанов, фонарики в кронах, огоньки судов на рейде – лучшие в мире драгоценности, игрушки великанов, слишком великолепные, чтобы принадлежать смертному.
И надо всем, как облако, плывет неспешное время…
Рюша в новом костюме выглядит на редкость импозантно. И держится с таким достоинством – вот что значит хоть на какой-то миг почувствовать себя хозяином жизни. Сама она в чем-то невесомом, кремовом, оттеняющем блеск загорелой кожи…
Браслеты так нежно позванивают каждый раз, когда она протягивает руку к бокалу…
Зазвонил телефон.
– Да? – сказала она, прижимая плечом трубку к уху, не в силах выпустить из рук сверкающий листок. – Да?
– Простите, – голос был глубокий, властный, голос человека, не знающего отказа. – А Гавриила Борисовича можно?
– Его нет еще, – сказала она. – Передать что-нибудь?
– Это Панаев. Я на работу к нему звонил, сказали, он не приходил сегодня. Я только что из министерства. Скажите ему, мне очень жаль, но…
– Да, – сказала она тише.
– Передайте ему, пусть не расстраивается. Я обязательно попытаюсь… когда вся эта неразбериха уляжется… но сейчас с этим очень сложно… я с самого начала ему говорил, что шансов практически нет. Но я попытаюсь… Хорошо?
– Да, – механически повторила она.
* * *
– Ну и устал же я сегодня, – сказал Рюша.
Она тяжело посмотрела на него, потом, помолчав, спросила:
– Где ты был, Рюша?
– На работе, – удивился Рюша, – где же еще?
– Да? – холодно сказала она. – Тебе…
Помолчала.
– Нет, погоди… Что там с панаевским проектом слышно?
– Все уже на мази, – авторитетно сказал Рюша. – Референт в отпуску, но на этой неделе выйдет и…
– Рюша, – сказала она, – Панаев звонил.
– Да? – Рюша глядел мимо нее. – И что…
– Это с самого начала был пустой номер, Рюша. Облом.
– Он так сказал?
– Он так сказал. И тебе это было известно тоже. С самого начала.
– Заинька… – неуверенно сказал Рюша.
– Не прикасайся ко мне! Ты даже на работу не ходишь! Я туда звонила! Тебя там уже как минимум неделю никто в глаза не видел!
– Но я…
Она молча отвернулась.
– Заинька, – умоляюще повторил Рюша, – ну ведь ты знаешь, как сейчас все трудно… Я что, просто так бегал? Я же связи налаживал… заказы искал… вся эта панаевская история – ну что мне людям сказать? Что нам вообще ничего не светит? А так ни сегодня-завтра я заказ бы выбил…
– Держи карман шире!
– Нет, ты послушай… я же вижу, ты последнее время сама не своя, то смеешься, то плачешь, глаза блестят! Думаешь, мне легко? А что я могу?
Он помолчал.
– Мама, видно, как чувствовала, с ящерицей этой. Я, правда, хотел, чтобы мы отложили эти деньги – на черный день, знаешь… а впрочем, какого черта – поехали лучше отдыхать! Когда еще удастся? Ты куда хочешь? На Канары эти паршивые?
Она всхлипнула.
– Нет… не знаю…
– Если уж отдыхать, то по высшему разряду. Лазурный Берег, пять звездочек – отель, пять – коньяк, шампанское, омары… все такое… прогулка на белой лошади… Позвони в турагентство, а? Узнай, что у них есть на ближайшее время.
– Да я уже… вот проспекты…
Вытерла слезы.
– Эк ты быстро, – неодобрительно произнес Рюша.
* * *
Она окинула взглядом разложенные на постели платья – ни одно не годилось. Нет, вообще вполне пристойные, сейчас что ни носи, все пристойно, но с Лазурным Берегом они как-то не совмещались. Может, там купить? Рюша, конечно, вряд ли одобрит, но это же сущие пустяки по сравнению с остальными расходами… можно и не покупать во всяких там фирменных магазинах – порыться на развалах тоже одно удовольствие.